Мир в подарок

Демченко Оксана Б.

От мыслей о произошедших переменах меня оторвали грубо и неожиданно.

Под лопаткой родилась тупая боль, сменившаяся онемением и вспышкой яростного колющего ужаса. Словно впилась стрела, от которой куда-то вдаль тянулась нить, скручивая тело приступами жгучего страдания, когда ее натягивали слишком сильно. Там, на другом конце нити, умирал человек. Ему могла помочь снавь, и он звал ее. Он умел звать. Не знаю, ощущал он мое присутствие или звал постоянно. Но скоро выясню.

То и дело всхлипывая и падая, когда тело сминала очередная волна чужой боли, я рывками пробиралась на зов, время от времени отклоняясь

чуть в сторону от линии движения, останавливаясь и почти рефлекторно выдирая подходящие случаю травы, коренья, побеги. Знание о них пришло прошлой ночью у «моего» озера в сонном мире.

Стемнело, ночь упала безлунная, беззвездная, глухая. Она наливалась густым чернильным сумраком без просветов и полутонов. Звуки гасли где-то за гранью восприятия.

Туман затопил мир блеклой мутью отчаяния, и мне стало очевидно, что продираться сквозь его клубящиеся когтистые клочья невыносимо трудно. Если бы не зов, я давно бы рухнула в изнеможении, не разбирая места.

Болото.

Под ногами все более звучно хлюпало, иногда я проваливалась в мерзкую пузырящуюся грязь почти по пояс. Тогда запах тяжелого, гнилого разложения и смерти накрывал с головой, цепенил, лишая последних сил, не давая вздохнуть, чтобы набрать живительного воздуха.

По позвоночнику поднимался холодной волной застарелый ужас – в этих топях некогда убивали и умирали. Очень многие. Одни – в бою, с оружием в руках, и после боя, когда их без жалости, нарочно медленно и мучительно, добивали победители. Другие – еще более страшно, приносимые в злую жертву неведомым демонам. И еще: тут, под толщей мертвой травы, сгнивших стволов, ворочалась черная злая сила, пробужденная этим ритуалом и терзаемая голодом до сих пор. Она по-прежнему жаждала крови и тянула ко мне цепкие лапы тумана, сковывая движения, высасывая силы.

А там, впереди, умирал человек.

Зов становился все сильнее по мере приближения. Времени оставалось удручающе мало, и я продолжала рваться, брести, ползти, плача от неспособности двигаться быстрее и от боли, сводящей перетруженные мышцы. Наконец, выбравшись из очередного омута, я приостановилась, почти повиснув на корявом низкорослом стволике чахлого деревца. Дышать было мучительно больно, я раскрытым ртом ловила воздух и кашляла, давясь ржаво-маслянистым, ватно-удушливым туманом. Меня вырвало жгучей желчью, и некоторое время пришлось пережидать, сбившись в дрожащий комок у корней того же деревца.

Потом стало чуть легче, я подняла голову.

Туман постепенно таял, отползал к горным подножьям, неохотно подбирая одно щупальце за другим. Не живой, но вполне убийственный, даже сознательно убийственный. Я готова была поклясться, что несколько минут назад он охотился на меня и почти преуспел. Впрочем, почти – это не худший вариант. Тем более второй раз за этот бесконечный день. Я поднялась на ноги и довольно уверенно побрела вперед. Туда, где угадывался темный силуэт убогого строения.

В единственном оконце слабо трепетали отблески почти угасших углей. Там недавно горел очаг. Зов больше не причинял боли.

В руке я по-прежнему сжимала надерганные по дороге травы, вымокшие и грязные до непотребного состояния. Ну, других нет. Да и не травы тут нужны. Просто пока что-то есть в руках, я не чувствовала себя окончательно бесполезной.

До лачужки оставалось несколько шагов, когда я наконец заметила его.

Старик

лежал, умостив голову на низенький порог, и смотрел остывающим взглядом сквозь меня на болото. Он звал до последнего. Рядом с правой рукой в землю ткнулся тонкий стилет, залитый кровью. «Сам вскрыл вены», – обожгло меня. И совсем чудовищное: я была уверена, он действовал абсолютно осознанно. Нет, не пытаясь убить себя, но использовал последний страшный путь, чтобы спасти меня. Он знал про туман гораздо больше моего и выбрал единственный способ заставить пойманную закатом в ловушку снавь прорваться через эту мутную стену смерти.

Что за жуткое место! Захотелось выть. Я тихонечко уже поскуливала от дикой несправедливости, достойной покинутого продажного мира, а вовсе не этого, волшебного и светлого, в котором живет Радужный змей. Катан-го с сеструхой здоровее здорового, благостная деревушка трусов мирно спит, а единственный настоящий хороший человек, встреченный мною здесь, коченеет в темной луже собственной крови.

Я упала на колени перед ним, коснулась замершей вены на шее. Жив?! Как раз на грани, уже почти ушел. Эх, длились бы ночи вдвое дольше, – я бы просидела у своего озера вчера достаточно и научилась чему-то стоящему. А так… ну что я могла узнать за один вчерашний короткий сон? Ничего умнее третьей за день смерти давайте вообще уберем предложение не получится. Главное, не успеть испугаться, там и до самокопания с сомнениями недалеко. А времени нет, совсем нет. Я торопливо прижала ладонь к его распоротому запястью и закрыла рану. В глазах потемнело. Пришлось, глупо моргая, ждать, пока в мир вернется хоть толика света.

Вот и ладно.

Ночь за спиной злобно расхохоталась голосом знакомого филина. Рано радуется. Я потащила старика в лачугу, подхватив под руки, отстраненно удивляясь своей способности перемещать тяжелое тело. Уложила в единственной крохотной комнатке у погасшего очага. Дрова, тонкие, узловатые стволики, совсем сухие, были загодя приготовлены в углу. Я сложила домиком несколько и зажгла, уверенно тронув пальцами нижний. Посмотрела недоуменно на руку – надо же, само так получилось. Удачно.

Потом вздохнула порывисто. Стало жутко до оцепенения: тянуть дольше нельзя, или получится, или зря он меня ждал и напрасно собой пожертвовал. Чего стоит ведающая тайное «могучая» снавь, если она не в состоянии помочь даже одному хорошему человеку?

Я легла рядом, сжимая его запястья, и прикрыла глаза. Шеки были мокрые, нос хлюпал, плечи дрожали от усталости. Одно слово, героиня… Дальше надо было, так мне казалось правильным, уйти в состояние, похожее на сон. Получилось сразу, возможно, просто потеряла сознание от усталости.

Помню, что звала его и куда-то спускалась по стертым ступеням, заполированным до ледяной гладкости бесчисленными путниками здесь до меня. Становилось все темнее и холоднее, шаги не порождали ни единого звука. Мои способности ощущать мир слабели, я едва понимала, что такое запахи, потом перестала ощущать ногами пол. Помню его спину, мелькнувшую впереди, на фоне слабого встречного света, который проявлялся по мере спуска. И удивленно взлетевшие кустистые брови, когда он обернулся. А потом мне стало легко и очень спокойно, мир разбился и рухнул невесомыми осколками хрусталя, оставляя растерянное сознание дрейфовать вверх в какой-то окончательной пустоте.