Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1
Шрифт:
В послевоенной Франции процессы «реконструкции» во многом носили сходный характер, но в силу другой расстановки политических сил, республиканской традиции и, возможно, иного национального темперамента имели место и существенные особенности. В еще большей степени, чем Англию, страну охватила эйфория победы над Германией, хотя и цена ее была неизмеримо более высокой. Человеческие потери, разруха в оккупированных немцами регионах, требовавших колоссальных вливаний, резкий рост государственного долга и нестабильность финансовой системы в целом давили на общество, но все вытеснялось национал–патриотическим угаром и чувством высокомерного превосходства над давним врагом. К тому же после войны чрезвычайную активность проявлял левый край политического спектра, в забастовочном движении частым явлением было выдвижение политических лозунгов, вплоть до самых радикальных. Идя навстречу послевоенным чаяниям масс, правительство «отца победы» Ж. Клемансо
В русле стремлений к «реконструкции» убедительную победу на выборах в ноябре 1919 г. с лозунгами «Германия за все заплатит» и «Единение, труд, солидарность между классами, экономический либерализм, умиротворение религиозных споров» одержали правоцентристские партии «Национального блока», в котором присутствовали все оттенки республиканского движения. Правительство сформировал бывший социалист весьма правых взглядов А. Мильеран. «Национальный блок» не был лишь предвыборным альянсом, но знаменовал собой рождение взамен идеологии нации–республики новой национальной идеи правого толка, строившейся на стремлении к внешнеполитической гегемонии Франции, с одной стороны, и признании существования биполярной социальной системы — с другой. Противостояние полюсов этой системы, элиты и масс, приобретало довольно острые формы и расшатывало традиционный «республиканский синтез» общественных сил. Консолидация правоцентристских партий вызвала и раскол в среде социалистов на почве отношения к социал–реформистской линии, приведший к образованию в декабре 1920 г. партии французских коммунистов, секции Коминтерна. В отличие от Великобритании, социал–реформистской ориентации продолжало придерживаться лишь меньшинство социалистов, тоже воссоздавших свою партию как секцию II Интернационала. Профсоюзное движение в лице Всеобщей конфедерации труда повторило судьбу социалистов, но в новое радикально ориентированное профсоюзное объединение (Унитарная Всеобщая конфедерация труда) вошло лишь «революционное меньшинство» ВКТ. Все это ненадолго ослабило позиции левых, разобщило протестное движение, хотя в мае 1920 г. страну потрясла всеобщая стачка железнодорожников. Влиятельными были и христианские профсоюзы (1919), исповедовавшие «социальную доктрину христианства». Поляризация общества и дробление политических сил надолго стали отличительными чертами французской социально–политической жизни.
Франция практически не ощутила послевоенного экономического оживления, войдя без паузы в тяжелый кризис, низшая точка которого пришлась на 1921 г. Несмотря на протесты и необходимость срочных мер, правительства «Национального блока» твердо придерживались позиций широкого экономического либерализма, рассчитывая на механизм саморегулирования рынка, дефицит бюджета при этом рос галопирующими темпами. В этих условиях большая часть надежд на оживление экономики относилась к поступлениям извне, в частности германским репарационным платежам. Летом 1922 г. Германия заявила о невозможности продолжения выплат, в ответ в январе 1923 г. Франция и Бельгия оккупировали Рурскую область. Дивиденды от этой «полицейской операции» (Р. Пуанкаре) ожидались не только в материальном исчислении, но прежде всего — в духовно–эмоциональном, в подтверждении лелеемой мечты о гегемонии Франции в Европе. Однако когда политика Франции не была поддержана другими державами–победительницами, а в Руре началось движение сопротивления, в результате чего Франция, неся оккупационные расходы, не получила даже тех объемов угля и стали, которые поставлялись ранее, «Национальный блок» взорвался изнутри: после падения стоимости франка наполовину и вывода войск осенью 1923 г. коалиция развалилась. Решение репарационной проблемы Франция была вынуждена передать на рассмотрение международного сообщества.
Если страны–победительницы совершили переход от войны к миру без революционной смены политических режимов, то положение в странах Четверного союза было прямо противоположным. Народные массы требовали от властей ответа за то, почему принесенные ими жертвы не привели к обещанной победе, но обернулись национальным позором и новыми лишениями, которые перекладывались на плечи грядущих поколений. Не пережили Первой мировой войны Германская, Австро–Венгерская и Османская империи. Хотя условия будущего мира должны были обсуждаться на особой международной конференции, ни для кого не было секретом, что побежденных ждут серьезные территориальные потери, и их заставят заплатить по военным счетам.
Четыре года войны на истощение привели Германию на порог национальной катастрофы. Огромные и невосполнимые потери на фронте, голод в тылу, изнуряющая работа под лозунгами войны до победы — все эти факторы расшатывали устои императорской власти, которая все больше выступала в качестве прикрытия военной диктатуры. «Гражданский
Требование держав Антанты, чтобы перемирие подписало германское правительство, «опирающееся на народное доверие», предоставляло генералитету удобный шанс переложить ответственность за поражение и тяжелые условия будущего мира на плечи гражданских политиков. 3 октября 1918 г. был сформирован новый кабинет министров во главе с принцем Максом Баденским. На следующий день он предложил державам Антанты заключить перемирие на основе четырнадцати пунктов Вильсона.
Реформы сверху, которые политическая элита страны откладывала на период после завершения войны, опередила революционная волна. В обстановке политической агонии новый канцлер даже не пытался взять под свой контроль ситуацию в вооруженных силах. Пользуясь этим, руководство военно–морского флота во главе с адмиралом Шеером самостоятельно отдало приказ о выходе в море для решающей битвы с британским флотом. 30 октября матросы военно–морской базы в Киле выступили против самоубийственного приказа. Сопротивление офицеров и аресты превратили мятеж в политическое восстание, выдвинувшее республиканские лозунги.
В начале ноября оно перекинулось на корабли в Гамбурге и Любеке, охватило сухопутные гарнизоны на Севере Германии и расходящейся волной пошло по всей стране. По примеру русской революции повсеместно создавались советы рабочих и солдатских депутатов, бравшие на себя ответственность за налаживание новой жизни, обеспечение продовольственного снабжения и демобилизацию воинских частей. Вильгельм II, покинувший Берлин уже 29 октября и находившийся в ставке верховного главнокомандования, оказался перед вопросом о своей собственной судьбе.
Лидер Социал–демократической партии Германии (СДПГ) Фридрих Эберт настаивал на отречении императора в пользу кронпринца, считая, что иначе события начнут развиваться по сценарию анархии и гражданской войны. Правление СДПГ бросилось вдогонку за революционными событиями, объявив на 9 ноября забастовку в Берлине. Массы рабочих стекались в центр города, в парк перед императорским дворцом. Столичный гарнизон перешел на сторону восставших.
В полдень Макс Баденский был вынужден подписать распоряжение о передаче своих полномочий Эберту. Вечером 10 ноября в цирке Буша собрался совет рабочих и солдатских депутатов Берлина, выборы в который прошли накануне. Подавляющим большинством голосов делегаты утвердили паритетное распределение шести мест в революционном правительстве — Совете народных уполномоченных (СНУ) — между представителями социалистических партий. Ни об империи, ни об императоре уже никто не вспоминал. Вильгельм II отправился искать политического убежища в нейтральной Голландии.
Программа СНУ отражала взгляды умеренных социал–демократов. Отдавая дань марксистской терминологии, она опирались на либерально–демократические традиции — будущее государственное устройство должно быть определено не «классово–ограниченными» советами, а демократическим волеизъявлением всех немцев. С точки зрения лидеров СДПГ реальной альтернативой западноевропейской политической модели выступала только теория и практика большевизма.
Им противостояли левые социалисты, покинувшие ряды социал–демократии и в 1917 г. образовавшие собственную Независимую социал–демократическую партию (НСДПГ). В нее вошли и группы интернационалистов, которые объединились в «Союз Спартака» и были готовы вести за собой массы для решающего штурма как экономических, так и политических устоев капитализма. Формирование советов рабочих и солдатских депутатов в крупнейших немецких городах рассматривалось ими как подтверждение универсальности опыта русской революции, выборы в Конституционное собрание отвергались ввиду неизбежной победы на них буржуазных сил. Моральная и материальная поддержка большевиков способствовала сплочению левых радикалов в Коммунистическую партию Германии (КПГ), организационно оформленную 31 декабря 1918 г. Именно ее скорейший приход к власти отождествлялся левыми радикалами с диктатурой пролетариата.
На протяжении ноября–декабря 1918 г. вопрос о том, какая из революционных программ возьмет верх, оставался открытым. Многое зависело от того, сумеют ли партийные лидеры уловить настроения масс и мобилизовать их в свою поддержку. Опираясь на мандат, выданный им берлинским съездом советов, члены СНУ от социал–демократов большинства день за днем поворачивали вектор общественных настроений в удобном для себя направлении. Советы рассматривались ими скорее как «неизбежное зло», нежели как рычаг дальнейшего развития революции, которое следовало поскорее ввести в рамки законности и парламентаризма. Тем не менее советское движение являлось неотъемлемой частью германской революции, дав выход политической энергии социальных низов и заполнив собой образовавшийся в первые дни после свержения монархии вакуум власти.