Мир вашему дому!
Шрифт:
Слитный, металлический лязг поднялся над траншеями. Германцы с отрешенно-остервенелыми лицами били скрамасаксами по стволам оружия — быстрей, быстрей, быстрей, производя бешеный, гипнотизирующий шум. Девушка спустилась обратно в траншею…
За холмами вновь взревели, застонали трубы. Очевидно, это был сигнал, потому что толпы лесовиков вдруг застыли… и словно бы выбросили в сторону траншей черные острия.
Атака началась.
Ни одна нормальная армия так не атакует. Это просто невозможно — атаковать сомкнутым строем, когда навстречу стреляет все, что угодно,
На Игоря градом сыпались отстрелянные «стаканы» киберстрелка — ворочая башней, боевая машина, присев на расставленной треноге, методично косила наступающих картечью. Стоящий возле нее на коленях мальчишка лупил по вабиска из
такого же, как у Игоря, ИПП.
Игорь сменил магазин, быстро подвыдернул из ножен тесак, проверив, как он ходит туда-сюда. Избиваемая волна лесовиков свалялась в ложбинку и вынырнула из нее в двухстах метрах от траншей. В основном наступающие были вооружены холодным оружием, но в руках у некоторых видны были ружья и пистолеты. Защитного оружия — никакого…
Игорь в бешеном темпе опустошил подствольник, выпустив все пять термобарических гранат — они разрывались клубками багрового пламени. Справа Женька стрелял из «бича» кассетными боеприпасами — разрывы разбрасывали по фронту осколочные «субы», и те, взрываясь в свою очередь, накрывали сплошняком целые участки. Из дыма и пламени вырывались вабиска, размахивающие оружием — многие бежали, поливая землю кровью из страшных, явно смертельных ран.
Сумасшедшие глаза Степки — в две трети лица, ствол его «ижа», выплевывающий плазму. Чей-то истошный крик:
— Бей через головы!!! — и еще чей-то:
— Йа-а-а-а!!!
Игорь сорвал с ремня ручную гранату, не глядя, запустил ее в наваливающуюся толпу, пахнущую резким чужим страхом и яростью. Забросил левой за спину ИПП, выхватил свой РАП, правой — тесак. Вскинул РАП, выстрелил, как показалось, в упор в голую грудь, в пятна боевой раскраски — вабиска вспыхнул, его бросило назад, под ноги набегающим следом. Игорь сунул ногу в нишу для оружия, выскочил на бруствер. Выстрел! Еще! Подбегавший слева скорчился и дико взвыл — заряд картечи из подствольника Женьки разворотил ему живот. Тиу! Тиу! Ствол РАПа подергивался. Справа раненый в ноги вабиска опрокинул казака и пытался вырвать у него ИПП, которым человек прикрывался. Катька вложила в ухо вабиска ствол своего РПП, выстрелила… повернулась, выстрелила еще, еще…
Серовато-коричневое, чем-то похожее на большую мозоль лицо, странные голубоватые зубы под вздернутой узкой губой. В руках — широкий, полумесяцем, топор. Черный полумесяц в белом небе… вонь, вонь, вонь… Удар едва не вырвал тесак из ладони — "крррраккк!" — и словно распороли мешок с нечистотами, пахнуло свежей кровью… Топор перевешивает вабиска с раскроенным черепом валится назад, так и не обрушив своего страшного оружия…
Германец лежит на спине., вабиска, пробив броню горжета, бьет и бьет в горло ножом, кровь
Кто?!. Шашка в руке Тошки Одинцова — ззыхх! — снесла вабиска голову. Игорь уклонился от удара в упор, пристрелил еще одного. Другой обрушил ятаган, но местная сталь раскололась об уральский булат, а в следующую секунду вабиска рухнул, на колени в груду своих кишок. На какой-то миг Игорь увидел отца Зигфрида — херцог фон Брахтер шел напролом, как танк, крутя длинный прямой цвайхандер и оставляя позади себя трупы и искалеченных…
— Помощь! Помощь! — заорал кто-то так, что перекрыл шум рукопашной. Потом в этот шум врезался звук кавалерийского горна — и напор лесовиков явно ослабел.
Отскочив чуть назад, Игроь покрутил головой и облегченно перевел дух. В километре с права, закрывшись цепочкой боевых машин, наступал строй легкой пехоты Алых Драгун. А поближе из лощины вырывались и разворачивались по фронту, колено к колену, две колонны всадников. Левая — на легких шлемах колыхались султаны — явно была из охраны латифундии Довженко-Змая. Правая — в накидках из волчьих шкур — кавалерия Алых Драгун. Впереди сдвоенной колонны скакал человек в тяжелой бурке и черной папахе; он взмахнул рукой, и над конным строем синими языками пламени вспыхнули слегка изогнутые лезвия шашек. Донесся протяжный, слитный рев-стон атакующей конницы, страшный и зовущий:
— Ы-ыр-р-р-р-р-а-а-а!.. а!.. а!..
Навстречу им во фланг из распадка между двух холмов вдруг выплеснулась яркая, сияющая бронзой, волна регулярной иррузайской кавалерии — над ней неслись штандарты с силуэтом летящей птицы. Земляне слитно изменили бег, столкнулись — и боевой клич сменился лязгом и ревом конной сшибки. Полминуты — вабиска были смяты, штандарты пропали, и часть землян уже преследовала бегущих, а остальные быстро и как-то плавно врубились в пешую орду.
Странно — не отступавшие перед плазмой и картечью враги начали метатъся…
В траншеях трубили контратаку. Теперь можно были отпустить бегущих на сотню метров и расстреливать их без пощады; люди запрыгивали в подкатывающие из тыла джипы, выставляли стволы…
…Полызмей нижним краем коснулся горизонта. Вся равнина — от траншей до холмов — была покрыта трупами, и над полем битвы стоял сплошной непрерывный стон. Те из раненых вабиска, кто мог, выбирались из груд тел, но многие умирали на месте, так и не дождавшись помощи землян, которую приказано было оказывать побежденным.
Русские и германцы разыскивали своих. Нельзя бросить ни раненого, ни убитого. Умереть может каждый — и каждый должен знать, что в этом случае его тело не останется лежать среди чужих.
Игорь впервые видел, как собирают трупы после настоящего боя. И не сказать, что увиденное ему понравилось.
Он вернулся к траншее как раз когда Тошка и Борька, непрерывно ругаясь, растаскивали трупы. Стоявшая рядом Тоня Носкова плакала, прижав к лицу смятую шляпу, тут же молча замерли еще несколько девчонок.