Мир вечного ливня

Янковский Дмитрий Валентинович

Что-то пропищал наушник гарнитуры, но я не понял. Да и по фигу, все равно, пока первая волна бомбометания не иссякнет, ничего сделать нельзя. Там же снаружи ад — настоящий, не вымышленный попами, а подлинная геенна с температурой в несколько тысяч градусов. Была бы над нами броня иностранного производства, она бы уже расплавилась, канула на дно болотца бесформенным блестящим блином. А от нашей плазма отпрыгивает, словно от силового экрана, и рвется намного выше. Наверняка там омагниченность паразитная, иначе не объяснить. Надо Хеберсону посоветовать ставить на их танки

защиту из мощных электромагнитов. Может, поможет. Хотя «АКМ» наш они так и не воспроизвели, несмотря на всю технологическую мощь.

Снаружи под броню начал просачиваться удушливый дым, и, странное дело, именно он меня отрезвил. Дурноватая мысль в голове мелькнула — какая разница, лежать распластавшись на полу или забраться на место стрелка и дать по тяжелым рейдерам из главного пулемета? Вообще-то не хотелось вставать, ровным счетом ничего не хотелось, пока воздух тисками плющило, но я все же заставил тело подчиняться командам мозга. Наверное, никто не заметил, как я задрал пулемет и рубанул в небо короткой очередью, а затем еще пару раз, без прицела. Навороченной зенитной оптикой я пользоваться все равно не умел, снайперу снайперово.

И тут вдруг сквозь непрекращающуюся череду ударов по ушам я расслышал мощно ухнувший взрыв — так взрывается только тяжелый «угол» на высоте двух километров.

«Ха! — думаю. — Получи, фашист, гранату! Попал!»

И снова на гашетку. «КПВТ» когда стреляет, под броней ощущения те еще. Все же четырнадцать с половиной миллиметров — мама, не горюй. Так отдается по всему организму, словно тебя черти заперли в железнодорожной цистерне и наперебой лупят по ней кувалдами. А тут еще пороховые газы внутрь…

Снова ухнуло, покрепче первого взрыва. На этот раз я и треск характерный расслышал, как от удара молнии, — видать, рейдер разлетелся на атомы всего в километре над нами.

«Плотно же они идут, — подумал я. — Куда ни стрельни — точное попадание».

И тут грохот бомбежки иссяк. Похоже, тяжелые рейдеры решили выйти из зоны моего обстрела, когда поняли, что имеют дело с российской броней.

— Саня, чертяка! — радостно крикнул Цуцык. — два тяжелых «угла» завалил!

— Одно слово — снайпер, — съязвил Андрей.

— Не расслабляйтесь! — предупредил Витек. — Живо к бойницам, а то сейчас легкие рейдеры нам дадут!

Своевременное это было замечание. Сквозь еще не утихший звон в ушах послышался характерный клекот штурмовиков, так что нас не надо было упрашивать занять позиции у бойниц. Все ожидали обстрела из плазмоганов, но что-то заставило мизеров изменить привычной тактике — они начали с «ежей». Одна за другой завыли сброшенные бомбочки, разгоняя смертоносные иглы, по броне заскрежетало, зашипело, запищало тончайшими рикошетами. Макс вскрикнул, зажав рукой пробитую ладонь.

— На пол! — успел рявкнуть Цуцык.

Над головой мерзко вжикнуло — еще одна иголка проникла внутрь через оставленную нами щель.

— Вот суки! — прошипела Искорка.

— Переждем, — прижимаясь щекой к полу, успокоил ее Витек. — Сколько «ежей» они могут тащить на себе?

Оказалось, что и впрямь немного. Только нам от

этого все равно мало радости получилось. Мизеры, заразы, научились-таки отличать нашу технику от американской и поняли, что плазму на «восьмидесятку» только зря тратить. В общем, они нашли-таки способ прижать нас как следует…

В тренажерных снах я видел на «бродилах» у мизеров особые пушки, выплевывающие раскаленные металлические конусы. Такие снаряды пробивали броню, как масло, но не взрывались внутри, а начинали бить рикошетами, не в силах пронзить второй броневой слой. Сущий ад получался внутри, настоящая мясорубка. Так вот они и на легкие рейдеры поставили нечто похожее, только калибром поменьше.

Поняли мы это в тот момент, когда один из заостренных цилиндров с воем и скрежетом пробил лобовую броню и так задолбил внутри рикошетами, что я понял — капец. Повезло, что на одном из отражений он влепился в приборную панель водителя и застрял там, чуть не зацепив Макса, накладывавшего на руку бинт. Почти одновременно заработал наш «КПВТ». Десантный отсек заполнило пороховым дымом, и, подняв голову, я увидел Андрея на месте стрелка.

— Уходим из-под брони! — приказал Цуцык. — Тут нас в фарш превратят!

— А там? — проорал я, пытаясь перекричать грохот пальбы. — «Ежами» закидают!

Не тратя времени на лишние разговоры, я подхватил «АКМ» и прильнул к бойнице. Жуть, что творилось снаружи. Пять легких рейдеров попытались снова зайти на нас в глубоком пике, но Андрей встретил их лавиной пуль из «КПВТ» и не дал отстреляться точно — все раскаленные пики прошли мимо, а одна ударила по башне вскользь. Правда, и Андрей ни в кого не попал. Я рванул к противоположному борту, чтобы не дать «углам» сделать «мертвую петлю» для захода на новый вираж, и успел вовремя — они как раз повернулись ко мне треугольными спинами.

Автомат рванулся в моих руках, выплевывая длинную очередь и колотя прикладом в плечо. Гильзы фонтаном ударили в стену и со звоном запрыгали по полу. Я повел стволом из стороны в сторону, стараясь расширить радиус поражения, и одного гада успел-таки зацепить в крыло. Он тут же сорвался в штопор и по инерции свечой взмыл вверх. Взорвался уже в слое туч, на некоторое время расчистив пятачок зеленого неба. Остальные по ровной дуге ушли на очередное пике.

— Андрюха, сейчас пойдут на тебя! — выкрикнул я, откидывая автомат и хватая тяжелую «Рысь».

Резон в этом был. Дело в том, что в данной ситуации нам нужна была вся плотность огня, на какую мы только были способны, потому что пробей броню еще хоть один цилиндров мизеров, нам бы пришел каюк — поубивало бы рикошетами. Витек же из «Рыси» стрелять не мог, так что надо было ему вернуть автомат. Искорка с «СВДшкой» и Макс с автоматом в уцелевшей руке уже заняли места у бойниц, Андрей с «КПВТ» управлялся прекрасно, а мне оставалось только одно — работать из своей оглобли. Только, в отличие от Искорки, через бойницу я стрелять не мог, поскольку калибр у меня был намного больше. В общем, не зря меня Кирилл поставил на место пешки. Пешки всегда погибают первыми. По крайней мере почти всегда.