Мир Вечного Полдня. Закон военного счастья. Пенталогия
Шрифт:
Вот теперь, воспользовавшись передышкой, Ростик выпросил у каких-то полузнакомых мужиков в районе новопоселения Шир Гошодов добавку к каменнолитейному составу и принялся за дело. Работал он, конечно, не очень умело, но вдохновенно и старательно. К тому же его часто выручала память – он видел, как и что полагается лить из камня не один десяток раз, особенно при строительстве крепостей на Перевале и на Скале. А там, где дело не клеилось, спасал здравый смысл.
Сначала его смущало, что дом, который он возводил, был слишком похож на ширские дома, только без подвала и подземных переходов, но потом это как-то забылось. И Рост все дни напролет
Но на одиннадцатый день пребывания Ростика в Боловске у их полуразрушенного штакетного забора появился посыльный и передал странное письмо. Ничего не оставалось делать, как смыть с себя строительную пыль, переодеться и отправиться в указанное место. Хотя Ростик и недоумевал, почему новое задание ему должны были сообщить в обсерватории?
Глава 6
Перед обсерваторией его остановил пост строгих девиц. Ростик помучился немного дежавю. А может быть, и истинным воспоминанием – он был уверен, что-то очень похожее и в этом самом месте с ним уже когда-то было. Или у него окончательно сбрендили его немного странные мозги.
Впрочем, узнав, кто он, а главное, прочитав ту самую записку, которую ему вручил курьер, девушки решили от него отстать. Лишь одна из девиц чуть раздраженно проговорила:
– Что-то ты не похож на Гринева.
Рост так растерялся, что даже не придумал, что ответить. То ли девица имела в виду его отца, что вряд ли, потому что было давно, то ли все-таки его самого, но тогда странно, что в нем не узнали его же. Так или иначе, эта загадка осталась нерешенной.
Территория за обсерваторией охранялась не зря. С нее уходили вверх казавшиеся на расстоянии очень тонкими четыре капроновых шнура. Три из них были привязаны к тяжеленным бетонным колодам, бывшим станинам радиотелескопа, образующим треугольник со стороной более ста метров, а четвертый шнур поднимался строго из центра этого треугольника. И был он слегка прослаблен, видимо, натяжение представлялось для него неважным.
Все эти струны уходили вверх на высоту метров четырехсот, как решил Рост, и крепились к самому настоящему… воздушному шару. Большому, серебристому, чуть вытянутому, словно продолговатая груша, удивительно мирному и красивому. Про этот шар Ростик, конечно, слышал, несколько раз видел издали, но вот приблизился впервые.
Оказалось, что шар висел, вернее, плыл так высоко, что от него даже тень получалась какая-то разреженная. Еще очень странной была относительная мягкость струн, на которых он держался. Вблизи они были совсем не напряженными, их без труда можно было потянуть на себя, а если после этого выпустить их из пальцев, они слегка вибрировали.
– А вот щелкать не рекомендую, – раздался сбоку голос, и Ростик с радостью увидел директора обсерватории, старого знакомого отца, а ныне, как можно было надеяться, и самого Ростика – Бориса Михайловича Перегуду.
Рост делано вытянулся.
– Прибыл, похоже, для дальнейшего прохождения, ну и все такое… Что это, Борис Михалыч?
– Это? – Перегуда счастливо сощурился. – Это, Гринев, наше новое изобретение. Два года клеили, год собирали водород.
– Так он водородный?
– А где же мы тебе, мил-человек, тут гелий возьмем? Нет, я уверен, что гелий тут есть,
– Но ведь водород?..
– Что водород? Водород – это вода, даже в Полдневье. Взяли ванну дистиллята, опустили пару электродов, поднатужились… Просушили то, что получилось, и вышло два моля водорода на один моль кислорода. Кстати, электричество получали из торфа, который вы добывали на юге.
– Я не о том. Я хотел сказать, что водород – опасно. Еще «Гинденбург»…
– Правильно, Гринев, тебя неплохо учили, оказывается. Водород – это опасно. «Гинденбург» и все такое… Но, понимаешь ли, выхода нет. – Перегуда поднял голову, любовно посмотрел на шар, паривший в вышине, и ласково прикоснулся к шнуру, удерживающему летательный аппарат. – Зато получилось неплохо, уже полгода висит, и хоть бы хны.
– А почему его удерживают три леера? Даже четыре!
– Четвертый – не леер. Пойдем.
Перегуда с видом бывалого заговорщика подошел к центральному шнуру, тому самому, который был не натянут, и тут-то Рост увидел, что это не один шнур, а несколько. Центральную его жилу составлял, конечно, капроновый пятимиллиметровый тросик. Но еще вдоль него шел проводок, очень похожий на тот, которым оснащались полевые армейские телефоны, или еще на какой-нибудь двужильный гибкий токовод.
– Ого, тут у вас все серьезно, – отозвался Ростик.
Вместо ответа Перегуда выволок из-под каменной будочки, похожей на собачью, куда входили через верх все эти провода… армейский телефон. Покрутил ручку и поднес трубку к уху.
– Алло, верх? Да, это я. Тут к вам гости… Нет, конечно, один, я подниматься не буду. В общем, это распоряжение Председателя, спускайте крюк. – Он повесил трубку и повернулся к Ростику. – Ты вообще-то как высоту переносишь?
– А что?
– Понимаешь, не все на это легко реагируют. Поднимутся метров на пятьдесят и начинают орать.
Рост поднял глаза, и у него нехорошо заурчало в животе. Прямо по центральному шнуру сверху сползал стальной блестящий карабинчик. На карабинчике висели лямки парашюта, со спокойным звоном металлических бляшек раскачиваясь вокруг пустоты, которую должно было заполнить Ростиково тело.
– С тобой-то проблем не будет. Ты у нас такой невероятный герой, что если что-то в Полдневье происходит, а тебя нет поблизости, то даже как-то не сразу верится. – Рост посмотрел на Перегуду. Тот посмеивался, но в смелости своей жертвы нисколько не сомневался. – К тому же оттуда вид – хоть за деньги продавай эти экскурсии.
Когда ремни опустились, Перегуда деловито защелкнул их вокруг Ростика, потом похлопал его по плечу и добавил:
– Ты слушайся командира, там, наверху. Он себя ведет как деспот, словно шар – его собственность. Но глаз замечательный, видит даже то, что в принципе увидеть невозможно. К тому же не ошибается.
Вдруг тросик над Ростиком напрягся и пополз вверх… Вернее, это сам Ростик пополз вверх. Сначала страх, возникший в животе, был еще преодолим, потом стал невмоготу, потом… Все стало интересно. Должно быть, потому, что впервые Ростика транспортировали как неодушевленную вещь. И это оказалось вполне разумным – если бы хоть что-то зависело от него, он наверняка от ужаса наделал бы ошибок и, чего доброго, еще сверзился. А тут все свершалось помимо его страхов.