Мир вне закона

Новак Илья

Я приник к просвету между прутьями.

Внизу, за спиной паучника, сформировалась горизонтальная парящая фигура с вытянутой в сторону Бобуазье рукой. Другой рукой Смолкин опять поправлял очки. «Эх, ничего у него не выйдет! – с отчаянием подумал я. – Этот недотепа обязательно лопухнется! Или чихнет в самый неподходящий момент, или еще чего-нибудь отчебучит. А может, паучник просто почувствует, что кто-то появился у него за спиной, и тогда все пропало. Если бы как-нибудь отвлечь его…»

Внизу фенгол, двигаясь очень медленно, все еще тянулся к ножу.

Боба выпрямил спину, будто прислушиваясь

к чему-то.

Я сел и немелодично заорал первые пришедшие на ум куплеты-частушки из тех, что распевают уличные барды Западного Ливия:

Как на горке, на гореМилку встретил в феврале.Мы с ней долго…

Несмотря на то что собирался как раз раззадорить возможных слушателей, я все же решил слегка подредактировать текст:

…В общем, тра-ля-ля,Пам-па-рам отморозил я себе!

Рука Смолкина медленно опустилась на рукоять ножа. Боба поднял голову и, морщась, покрутил пальцем у виска. Я продолжал верещать:

Эй, пойду гулять на речку,Милого там встречу…Если милый… будь здоров,То меня он… тра-ля-ля!

– Таланд! – умиленно просипел Крантуазье из соседней клетки. – Бравильно, сбой мне беред смердью что-нибудь дагое… бронигновенное.

Фенгол наполовину вытащил нож из ножен Боба, который теперь уже ни к чему не прислушивался, а ссутулился и закрыл уши руками. Я продолжал изгаляться над окружающими и над самим собой:

Заплачу один мерцал,И пойдем на сеновал…

Смолкин извлек наконец нож и стал исчезать.

Заплачу я целых пять,До утра не будем спать!

Фенгол исчез, и я замолчал.

– Уиш, что с тобой? – донесся до меня жалостливый голос Латы. – Ты так перевозбудился после того, что произошло на телеге?

Раздалось ворчание Чочи:

– А по-моему, у него крыша поехала. В отпуск. Далеко и надолго.

Фенгол появился в моей клетке. Его лицо было пунцовым. По-моему, даже очки запотели от смущения.

– Чего это с вами? – спросил я севшим после вокальных упражнений голосом и взял нож. – Вас так смутила моя песенка?

– Какая песенка? – не понял он.

– Да та, которую я орал.

– Я не слышал, что вы орали, так как полностью сосредоточился на своих действиях. Это все Шелуха…

– Бросьте, – пробормотал я, рассматривая нож с деревянной рукоятью и коротким, но хорошо оточенным лезвием. – Что вы успели увидеть за те пару секунд, пока там находились?

– Темпоральные потоки в реальности-сердцевине и Шелухе не совпадают. Я пробыл там около десяти минут своего биологического времени. Я торжественно клянусь… Я даю обет никогда больше не входить в Шелуху, каким бы важным ни оказался повод!

– Да, пообедать сейчас не помешало бы, – машинально

согласился я, перепиливая удерживающий колпак прут. Одновременно я поглядывал вниз на паучника, который отнял руки от ушей и выпрямился.

– Больше не просите! – продолжал фенгол. – Ни за что!

– Не собираюсь вас просить. – Я покончил с прутом и осторожно откинул колпак. – Теперь уж действовать придется мне. Вы пока оставайтесь здесь.

Сжав нож зубами, я подтянулся, вылез в круглое отверстие, уселся верхом и оказался в самой высокой точке города Леринзье.

* * *

Сильный порыв холодного ветра заставил меня вцепиться в прутья.

Город отсюда напоминал гигантский, неправильной формы конус, в серых глубинах которого хаотично копошились фигурки паучников и улбонов. Перекинув вторую ногу, я огляделся.

Плотная масса низких облаков скрыла небо. Далеко слева виднелась серебристая лента Песчанки и отходящие от нее нити речек-притоков. Лужи озер блестели среди холмов, между ними торчали игрушечные шпили и башенки Зеленого замка – до него было ох как далеко! И уж совсем вдали, у горизонта, виднелся полускрытый огромным расстоянием город, наверное Кидар. От него в нашу сторону на фоне облаков двигалась темная точка. Я прищурился, но разглядеть, что это, было невозможно. Прайтеров-то в Ссылке нет… Хотя, по мнению чиновников Эгиды, здесь нет и РД-машин, но, как выяснилось, по крайней мере одна все-таки имелась…

Холод пробирал до костей, и я осторожно полез вниз. Из-за прутьев на меня смотрел Смолкин.

– Мля, гаг ды выбрался? – донесся сиплый шепот.

Не оборачиваясь, я махнул рукой, призывая Кранта к молчанию, затем повис на руках, качнулся и, обхватив ногами шест, перелез на него. Стараясь двигаться очень тихо, начал переставлять ноги по перекладинам-ступеням, при этом поглядывая вниз.

Паучник пребывал все в той же позе – сидел, отрешившись от окружающего, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди. Я собирался, подкравшись сзади, придушить его ремнем либо, если Боб успеет среагировать, ударить ножом…

Все, естественно, получилось не так.

Паучник встал и не спеша пошел по полотнищу в сторону шеста. Похолодев, я удвоил осторожность и замер. Бобуазье медленно прошел подо мной и встал боком к шесту.

Очень медленно и осторожно я продолжал спускаться, на ходу меняя план действия.

Одна ступень, вторая, третья…

Паучник стоял не шевелясь.

Четвертая, пятая, шестая…

У меня неожиданно возникло почти непреодолимое желание. До боли в челюстях сжав зубами лезвие, я пополз быстрее.

Седьмая… как-не-вовремя… восьмая… Святой Зарустра!.. Девятая-уже-нет-сил-терпеть… десят… АПЧХИ!!!

Нож вылетел из моего разинутого рта, и я, соскользнув правой ногой с перекладины и оттолкнувшись от шеста правой рукой, развернулся.

Бобуазье поднял голову.

Я прыгнул, сведя вместе руки, и обрушился на него, ударив локтями по голове. Его тело подкосилось, он упал на мягко спружинившее полотнище, а я – на него. В груди екнуло. Я поднялся на колени и занес над Бобуазье кулак. Паучник лежал не шевелясь, его глаза закатились, так что между веками виднелись только белки.