Мир юных
Шрифт:
Нас вытаскивают на улицу и толкают к ступенькам.
Поют птички. На солнце греется холеный серый кот; когда мы подходим к крыльцу, он трется мне об ноги.
Нас заводят в небольшую гостиную слева от входа и оставляют одних среди пышных старомодных диванов и кресел.
Парень со шрамом. Не пачкайте тут ниче, ясно? И не ломайте. А то ни в жизнь не расплатитесь.
Да уж. В комнате идеальный порядок. Чистые ковры, старые картины на стенах – новые картины на стенах!
И миска с яблоками.
Настоящие? Не может быть. Наклоняюсь понюхать.
Грудастая. Ты чего?
Я. Настоящие!
Грудастая. Да пофиг.
В голове у Джефферсона уже заработали шестеренки.
Джефферсон. Дайте я с ними поговорю.
Я. Да ну? А если мы скажем «нет»?
Через несколько минут – я все это время пожираю глазами яблоки – входит девушка и сообщает: «Вас готовы принять», будто у нас встреча назначена.
Вверх по узкой лестнице. Ступени крутые, руки за спиной в наручниках, идти неудобно, и я спотыкаюсь. Охранник со шрамом поднимает меня за шиворот, с улыбкой пожимает плечами.
Идем по коридору, нас заводят в комнату с большим окном. Внизу сад, там цветет дерево.
За столом перед окном сидит красивый чернокожий парень. Чуть ниже среднего роста, но выглядит не малорослым, а скорее, плотным. Волосы аккуратно сбриты, одежда чистая, глаженая: черный пиджак из мягкой кожи поверх хрустящей белой рубашки, штаны-хаки с острыми стрелками, лоснящиеся кожаные ботинки коричневого цвета. Он что, утюжит вещи?! И бреется лезвием?
Шикарные глаза: темно-карие, с длинными ресницами.
Парень отодвигает блокнот, исписанный цифрами.
Он. Я прикажу освободить вам руки, хорошо? Если попытаетесь бежать, придется вас убить. Думаю, вы люди разумные, иначе уже, наверное, погибли бы.
Он кивает охранникам, и с нас снимают наручники. Предлагают стулья.
– Ну, порядок? – говорит парень, когда мы расселись. – Буду с вами любезен и назову свое имя. Солон.
Джефферсон. Законодатель.
Солон (с улыбкой). Верно.
Встретив мой недоуменный взгляд, Джефферсон пожимает плечами:
– Древняя история.
Я. Ты что, его знаешь?!
Солон (смеется). Нет-нет, он имеет в виду не просто древнюю, а древнегреческую историю. Не пугайся.
Грудастая. Давай уже быстрей.
Солон (озадаченно). Что именно быстрей?
Грудастая. Да ладно тебе.
– Она думает, ты собираешься ее насиловать, – произносит
Пышка сидит в тени, поэтому я ее до сих пор не замечала. Рядом с ней – худышка с бессмысленным взглядом.
Солон (хмуро). Ты спутала нас с нашими невежественными соседями на юге.
Невежественными?
Грудастая. Чего?
Пышка. Он говорит, что сначала пустит тебе в голову пулю, мисс Штучка, а уж потом…
Грудастая. Не вопрос, лишь бы вы улыбались.
Ее самообладание в такой момент меня даже восхищает.
– Мы не такие нелюди, как ваши конфедераты, – произносит Солон.
И вот тут, сама не знаю почему, я решила: он мне нравится. И я ему верю.
– Мы не из Конфедерации, – открываю я рот. – Мы с Вашингтон-сквер.
Солон бросает вопросительный взгляд на пухлую девушку. Та кивает.
– Думаю, они и правда не конфедераты. В Конфедерации ниггеров нет.
Солон (Питеру). Что скажешь, брат? Как ты связался с этими ребятами?
– Брат? – Питер смотрит Солону в глаза. – Я с тобой не знаком. Мои братья и сестры – вот эти люди. Кроме той чокнутой, – кивает он в сторону Грудастой.
Солон снова смотрит на пышечку и смеется. Та пожимает плечами.
Солон. Как вы сюда дошли? И зачем?
Джефферсон. На вопрос «как» ответить легко. Прорвались через Юнион-сквер, сбежали от каннибалов из библиотеки, выиграли бой на Центральном вокзале, попали в подземку и там умудрились выжить во время конфедератской резни, потом убили белого медведя в Центральном парке.
Солон. Угу. Действительно легко. Теперь вопрос «зачем».
Умник. Хотим спасти человечество.
Солон. Как-как ты сказал?
Джефферсон. На восточной оконечности Лонг-Айленда есть лаборатория. Думаем, там и началась Хворь. Мы идем туда.
Солон. А когда дойдете? Решили, что де– лать?
Джефферсон мотает головой.
Солон. Тогда зачем вам в лабораторию?
Джефферсон. Это лучше, чем просто ждать смерти.
Солон обдумывает ответ.
Солон. Вы можете погибнуть по дороге.
Джефферсон. Ну, сюда же мы дошли.
Солон. Еще не вечер.
Разговор на этом прерывается.
Солон. Передо мной дилемма. Поясню. (Откидывается в кресле.) Не знаю, принимать ли ваш рассказ за чистую монету. Очень уж сложная легенда.