Мир за гранью войны

Шейко Максим Александрович

— Что тут слышно, Рудольф? — Гесс коротко хохотнул.

— Ха! Неужели в Райхе есть еще хоть что-то, что тебе не было бы известно? — Настроение у зама Гитлера по партии явно было приподнятым. Оно и к лучшему. Гейдрих вежливо хмыкнул в ответ.

— Представь себе! За делами как-то упустил, что тут у вас творилось после переезда. Это ты можешь бездельничать, а я вот пока такой роскоши позволить себе не могу. — Гейдрих пожал плечами и издал демонстративный вздох сожаления.

— Ну да, ты у нас человек занятой. — Гесс снова хмыкнул. — Слыхал наши губернаторы чуть не обделались с перепугу, когда ты нагрянул со своей инспекцией к этим доморощенным царькам?

— А-а… —

Рейнхард Тристан изобразил рукой неопределенный жест, долженствующий продемонстрировать легкую досаду. — С этими назначенцами всегда одна и та же история — у них от чувства собственной значимости и почти неограниченной власти просто крышу сносит. Считают, что виселица — лучший аргумент на любой случай… Ну и воруют, конечно, куда ж без этого?

Самое паршивое то, что с этим ничего не поделаешь — другие кандидаты еще хуже. Райху катастрофически не хватает достойных людей. Война забирает лучших, а для работы в тылу приходится довольствоваться всякой мразью.

— Что, настолько плохо?

— Да нет, все нормально, насколько это вообще возможно, я ожидал худшего. Все-таки общие директивы имперского правительства по Прибалтике не дают нашим гауляйтерам там особо разгуляться — на этот регион у нас слишком большие планы. А с Украиной нам просто повезло. Этот Вехтер настоящая находка — добросовестный бюрократ-энтузиаст — редчайшее сочетание! Благодаря его усилиям, ситуация в рейхскомиссариате более-менее стабильна. Недовольных, конечно, хватает, особенно в городах — там жителей крепко прижали с продовольствием. Но в целом всё не так уж плохо. Все обычно сводится к мелкому саботажу. Партизаны в лесах, конечно, пошаливают, но это пока не критично. Большинство населения пока не готово идти на открытый конфликт с нашей властью. Им пока еще есть что терять. Да и страх… Знаешь, в любви наших гауляйтеров к виселицам все-таки есть что-то рациональное.

Гесс рассмеялся незамысловатой шутке, но тут же, оборвав смех, резко посерьёзнел и поинтересовался:

— Как думаешь, если отправлять этих тыловых крыс на несколько месяцев на фронт, это пойдет им на пользу?

— Им — может быть, Райху — не знаю. Но попробовать стоило бы, а то некоторые партийные бонзы и прочие "руководители на местах" уже ведут себя куда хуже, чем евреи в изображении нашей пропаганды. Воруют, что ни попадя, и непрестанно грызутся за власть, стремясь в тоже время избежать какой бы то ни было ответственности. И при этом не устают орать о своих арийских корнях и истинно германских доблестях. — Произнеся эту тираду, Гейдрих презрительно сплюнул себе под ноги, демонстрируя свое отношение к таким горлопанам. Но гитлеровский зам, казалось, не оценил момента. Прищурившись, Гесс ехидно сообщил:

— А вот кое-кто наоборот утверждает, что все беды проистекают от того, что в партию под видом арийцев затесалось слишком много евреев и их потомков.

Гейдрих весело расхохотался.

— На меня что ли намекают? Или все же на Мильха?

— Да на обоих, в общем-то, но больше все же на тебя. С Эрхардом и так всё понятно. А что тебя так развеселило?

— А меня всегда развлекали подзаборные шавки у которых достает наглости тявкать, но не хватает мозгов, чтобы задуматься о последствиях своего поведения. Поди опять твой помощничек отличился?

— Да. Только я бы на твоем месте не относился к этому так легкомысленно — Борман не подзаборная шавка. Это хитрая бестия, которая метит очень высоко.

Гейдрих мысленно потер руки — кажется разговор, ради которого он затеял эту прогулку, наконец-то начался.

— Видишь ли, Руди,

я ведь не зря руковожу партийной службой безопасности с момента ее создания. И, кажется, еще никто не посмел заявить, что я плохо знаю свое дело. Так что этот толстомордый управляющий может намекать на мои еврейские корни, может подозревать о них, может даже официально заявить о своих подозрениях, если у него мозги совсем атрофируются. Но ни он, ни кто другой никогда не сможет ДОКАЗАТЬ, что у меня были еврейские или еще какие-то не немецкие предки. Уж поверь мне — многие пытались. А вот я могу без труда доказать, что этот прощелыга злоупотреблял партийной кассой взаимопомощи и своим положением при фюрере и еще много чем, до чего смог дотянуться своими загребущими ручонками. Кстати, это и в твой огород камень — это ведь твой подчиненный. Надо лучше следить за кадрами, Руди. — Последняя фраза была произнесена нарочито невинным тоном. Гесс резко помрачнел.

— Если ты думаешь, что мне нравится поведение этой лисы, то ты ошибаешься. Эта хитрая скотина мне совсем не по душе. Но фюрер носится с ним как с писаной торбой — прохвост повернул всё так, что теперь все дела фюрера идут через него.

— Не слишком ли много власти для секретаря?

— Слишком! Если на то пошло, эта хитрозадая тварь вообще метит на мое место, а то и выше.

— Но пока что выше ты. И еще ты старый соратник фюрера, в отличие от него. Так в чем же дело?

— Фюрер дорожит им. Он делает много технической работы, а Адольф считает это незаменимой помощью.

— Да неужели? А наш дорогой фюрер знает, какова цена этой помощи?

— Этого даже я не знаю. Борман очень ловко все проворачивает.

— Зато это знаю я…

Гесс бросил заинтересованный взгляд на собеседника и наткнулся на оценивающий прищур Гейдриха.

— Ты предлагаешь…

— Да.

Гесс отвернулся и принялся разглядывать окружающий ландшафт (надо сказать, довольно симпатичный). Гейдрих, не вмешиваясь в ход размышлений потенциального союзника, задумчиво вертел в руках сломанный по дороге прутик с оборванными листьями, который он превратил в некое подобие стека. К чему торопить события? Необходимые слова сказаны, осталось только подождать результата. Наконец Рудольф прервал свое задумчивое созерцание.

— И чего же мне это будет стоить а, Рейнхард?

— Ничего.

— То есть?

— А что непонятного? Истинные национал-социалисты должны помогать друг другу, иначе всякие карьеристы вконец извратят смысл нашего великого движения. — Уголки губ Гейдриха слегка дрогнули, демонстрируя истинное отношение к произнесенной патетической речи. Гесс тоже не удержался от ухмылки.

— Я серьезно, Рейнхард. Истинные национал-социалисты конечно должны помогать друг другу для блага общего дела, но у нас с тобой вроде не совсем тот случай…

— А если серьезно, то нам с тобой нечего делить, Руди. Ты отвечаешь за внутренние дела партии, а я занимаюсь врагами партии — внешними и внутренними. Мы с тобой всегда сможем договориться. А вот партайгеноссе Мартин нам ни к чему, потому что он лезет и в твои и в мои дела. И, похоже, считает, что раз он постоянно вертится около фюрера, то это сойдет ему с рук. Мне кажется, пришло время показать ему, что он ошибается. Как думаешь? — Гесс задумчиво кивнул, обдумывая слова собеседника. — А еще мне не нравится, что этот выскочка ставит свои интересы выше интересов Райха. И вот это вот уже серьезно. Мы можем снисходительно относиться к человеческим слабостям, если они не вредят делу, но прощать действия, ослабляющие нашу страну, было бы недальновидно…