Миракулум 2
Шрифт:
Витта, глупая девочка, ну кто же признается друзьям отца, что он пытается тебя догнать? Это прямой указ к тому, чтобы задержать тебя, неразумное дитя, до его появления, и до выяснения всех причин твоего бегства...
– А ты что, сбежала от него?
– Сомм спросил сразу, без запинки.
– Да. И не думайте чинить мне препятствия!
Витта стояла посреди комнаты и грозно взмахивала ладонями. Вне сомнений, вид растрепанной и сердитой, к тому же не совсем полностью одетой девушки должен был вызывать восхищение. А сама она, казалось, и не замечала, что обстановка может ее смущать.
–
– Говорят, что именно сейчас там начинается эпидемия змеиной чумы.
– Миракулум?
– Да.
– Святое небо... зачем тебе он?
– Я должна пройти это испытание!
И комната заполнилась тишиной. Витта, вдруг уставшая от своей пылкости, присела на краешек кровати, и разом вся сникла. Лекарь был прав, что сил ее еще мало, и ночного отдыха для их восстановления, тоже было не достаточно.
– Отец не может это понять... и вы не поймете.
– Отчего же, - осторожно начал лекарь, - нет такого человека, который бы уже не знал, что такое испытание стоит порой жизни.
– Именно. И отец сомневается, что я смогу его пройти и остаться в живых. А если сомневается, значит, не верит, что я человек сильный и достойный. Мне нужно это доказать! Доказать всем! Я не ребенок, которому все еще можно приказывать, я вправе сама решать свою судьбу...
– Конечно.
Сомм налил ей воды, подмешал туда что-то, и дал ей выпить.
– Ты действительно лекарь?
– Со слабым сомнением спросила Витта, но лекарство все равно выпила.
– Я, правда, немножко устала.
– Тебе нужно снова лечь. Сколько дней ты была в пути?
– Только дней пять...
– Значит, вы живете не так далеко отсюда?
– Да. Но это не важно, я все равно не вернусь.
– Это я уже слышал.
Витта дотянулась до подушки и сунула под нее монеты. Видимо, очень хотелось чувствовать рядом этот символ самостоятельной жизни, и возможности уехать отсюда сразу, как только она пожелает, вне зависимости от нас. Интересно, как далеко она дойдет без лошади?
– Признаться, я давно не видел Аверса и ничего не слышал о нем. Он по-прежнему оружейник, или занялся иным промыслом?
– Да, он держит маленькую мастерскую...
Витта хотела было сказать название города, но предусмотрительно оборвала свой ответ.
– Не женился ли снова?
– Нет!
Какая твердость и какое возмущение. А лекарь повернул ко мне голову. Как больно стали смешиваться противоречивые чувства счастья и несчастья. Аверс жив. И Аверс забыл меня?
Нет... нет, не может этого быть. Эгоистично, жестоко, несправедливо и даже немыслимо ставить ему в вину, что он не пытался меня искать! На кого бы он оставил дочь? Стоило бы презирать Аверса или возненавидеть его, если бы он смог бросить ее в разгар войны... или взять ее с собой на чужой Берег... за такую мысль я сама достойна порицания и презрения.
Мне захотелось поднять руку и надавать себе же пощечин. В наказание.
– А как вас зовут?
– Меня зовут Соммнианс, а ее Крыса.
– К...
Витта распахнула на него глаза, а потом молниеносно
– Крыса... я не запомнила твоего лица, но запомнила на всю жизнь твое мерзкое имя... ты цатт, ты враг... Ты...
– ее даже затрясло от ненависти, от слабости, и от страха.
– Ты...
Витта хотела сказать еще больше брани, но не хватило решимости. А я поняла, что все те пощечины, которые я сама себе хотела дать, раздала мне она. Одну за другой. Хлестко. Я почувствовала это потому, как стало гореть мое лицо. От отчаянья, что я не могу исправить содеянного, и что я не могу силой воли перечеркнуть свое происхождение. Одно это заставляло Витту переносить на меня чувства, относящиеся ко всем цаттам. К народу, к которому я принадлежу... и не только это.
– Выйди, Рыс.
– Жестко попросил Сомм.
Я вышла, едва оторвав от пола ноги. И ушла на конюшню.
Не знаю, каким словами лекарь успокаивал свою ослабленную подопечную. Не знаю, может статься, что он говорил ей такие вещи, которые мне не нужно слышать, чтобы не быть униженной. Или, наоборот, стал защищать меня перед ней.
– Варт...
– Я дошла до стойла с моим верным Вартом, и, зайдя внутрь, крепко обняла его за шею.
– Мой Варт...
Он всхрапнул. Вокруг пахло лошадиным потом, навозом, сеном, яблоками, затертой седельной кожей и шерстяными попонами. Поцеловав коня в огромную морду, я потрепала его по загривку и снова обняла. Конюший добросовестно исполнял свою работу, но я решила, что лишнее внимание Варту не повредит. Я взяла щетку, еще раз прошлась по гладкой спине, по бокам и ногам лошади, счищая даже самые маленькие комочки глины у копыт. Гребешком расчесала хвост, гриву заплела короткими узелками.
– Все хорошо, Варт. Вот видишь, как удачно мы свернули на постоялый двор, где ты можешь полакомиться. Вдоволь наесться овса и напиться колодезной, а не стоялой воды... Да?
Варт только шевелил губами, да иногда поворачивал в мою сторону голову, косясь на меня одним выпуклым глазом с рыжими ресницами. Прядал ушами.
– Слушаешь? Так знай, что я тебя люблю. И не потому, что ты помог мне добраться до сюда. Ты живое существо, ты верный слуга и друг, Варт.
Отпускало. Я заняла себя делом, я думала о другом, я сосредоточилась только на уходе за лошадью, высказывая признательность и проявляя ласку к животному. Конь также может страдать от мысли, что о нем забыли, стоя в загоне долгими часами, и видя, как распрягает его и приносит еду чужой человек, а не хозяин.
– Она снова спит.
– Сомм возник возле стойла, провел рукой по бородке и вздохнул.
– Лихорадки ей все равно не миновать, уже начинаются легкие признаки жара.
– Витта заболела?
– Эта болезнь называется юность. Чересчур пылкое сердце.
Я понимающе и непринужденно улыбнулась:
– Пусть высыпается. А когда снова проснется, то нужно позаботиться, чтобы ей принесли хороший сытный обед.
– Я уже распорядился.
Лекарь понаблюдал за тем, как я встряхиваю от соломенной трухи упавший потник.