Мираж

Рынкевич Владимир Петрович

— Нервное нетерпение. Не могу дождаться момента, когда проткну этого лживого соглядатая, продажного шпиона. Из-за девки накатал на меня донос. На набережной втроём с ней ходили, она выбрала меня — он едва заикаться не начал: как же так? Он же штабс-капитан, у него лир много. Наверное, приплачивают за то, что шпионит за нами.

— Не слишком ли уверены в победе?

— Без уверенности не победишь. А этого шпиончика я запросто уложу. Лишь бы не мешали.

— Убить не дадут.

— А жаль.

Подошёл с неподвижно бледным лицом обречённого Белов. С ним секундант — штабс-капитан Лентулов, и судья поединка — поручик Кривский. Судья, как водится, начал

с попытки примирения противников.

— Я ничего не имею против поручика Мохова, — сказал Белов. — Готов забыть обиду.

— А я имею! — вызывающе заявил Мохов. — Забудет эту пощёчину — дам другую.

Тем временем подходили зрители офицеры. Человек 20. Солнце уже поднялось из-за гор, и судья сосредоточенно выбирал места дуэлянтов, чтобы солнце не светило им в глаза. Потом проверил крепление и заточку штыков, объявил, что дуэль будет продолжаться до первой крови, и развёл противников. Все замерли — сейчас начнётся.

— Сходитесь! — скомандовал Кривский. — Бой!

Мохов пошёл на противника тем крепким упругим шагом, каким шагают в бою, в цепи. При таком шаге легко перейти в бег, нанести удар или залечь. Белов приближался осторожно, глядя на противника с ненавистью и страхом. Первые выпады винтовок, первые звуки ударов металла о металл. Поединок на штыках похож на поединок шпажистов тем, что и здесь, и там каждый хочет нанести прямой колющий удар, а противник отбивает оружие в сторону. Неспециалисты всегда со скучным удивлением смотрят, как дуэлянты без конца скрещивают шпаги. Здесь всё произошло быстро.

Мохов сильнейшим ударом отбил винтовку Белова вправо и вниз до земли так, что противник едва её не уронил. При этом Белов наклонился, открыв грудь и лицо. Мохов молниеносно отвёл свою винтовку назад и сделал сильный выпад в лицо противнику. Того спасли сантиметры: штык попал не в глаз, не в щёку, не в шейную артерию, а ковырнул шею сбоку под самым ухом. Белов упал с криком боли, брызнула кровь. Кривский одним прыжком оказался между противниками и крикнул:

— Стой! Дуэль окончена. Победил поручик Мохов.

— Если б штабс-капитан не поскользнулся, — проворчал секундант Лентулов.

— Тогда бы я его проткнул насквозь, — сказал Мохов. — Могу попробовать с вами. Тем более, если вы друзья с господином Беловым.

— Я не вижу причин для ссоры с вами, — сказал Лентулов и поспешил отойти подальше от поручика.

По дороге в лагерь Мохов объяснял Кривскому своё отношение к Белову:

— Офицер-доносчик. Разве это естественно? Это соответствует офицерской чести? И, главное, донос — лживый. Будто я уговаривал солдат вернуться в Советскую Россию. Я им говорил, что их там встретят с музыкой и поведут на расстрел. Да они и сами знают. Как я могу быть за красных, когда мы, Моховы — старейший дворянский род в Орловской губернии? Общались с Тургеневыми, Шеншиными, в Ясную Поляну ездили. А он, мерзавец, сочиняет донос из-за того, что девка с набережной выбрала меня, а не его. Как я могу быть за красных? Вы же видели меня, когда Ростов зимой брали. Вы тогда к нашим цепям подходили. Такой хороший был бой, и всё напрасно. Из-за казаков пришлось отступать. Этот Белов сам, наверное, за красных и по заданию Чека ссорит офицеров.

— Белов, конечно, не чекист, — возразил Кривский, — но знаете, поручик, среди нас есть чекисты. Нам об этом сообщили из Москвы. Там знают всё, что делается в Галлиполи.

12

С наступлением лета он почти всегда ходил в Корниловской форме и часто улыбался. Денщик

Фёдор не мог нарадоваться: всё у хозяина хорошо, значит, и у него хорошо.

Французская нота оказалась пустой бумажкой. Герой большой войны и «чуда на Висле» генерал Вейган обещал Врангелю содействие, и армию с довольствия не сняли. Генерал Миллер, командующий на Гражданской войне Северной армией, получил 600 тыс. долларов от русского посла в США, у которого остались средства не только царские, но и Временного правительства и даже правительства Колчака. Миллион франков перевёл на нужды армии русский агент в Токио. К тому же Врангель объявил распродажу невостребованных ценностей Петроградской ссудной кассы, эвакуированной в Сербию. Армия жила и даже строила себе памятник.

Проект утвердил Кутепов: каменный курган, а на нём — небольшой мраморный крест. Каждый обитатель лагеря Галлиполи должен был принести камень весом не менее 4 килограмм.

Памятник рос. Цвели цитрусовые, черешни, персики, абрикосы. За городом в степи щедро цвёл шиповник. Генерал выезжал в одиночестве на автомобильную прогулку не для любования цветочками, а чтобы спокойно обдумывать происходящее.

Орден Александра Невского создавать рано — Врангель поймёт, что это против него. Однако надо признать, что, кроме Кутепова, нет генерала, который мог бы командовать войсками в будущей войне с красными. И после обязательной победы он один может стать диктатором России. Он знает, как наводить порядок в этой стране. Но власть... Напрасно и барон мечтает. Есть великие князья Романовы: и Николай Николаевич, и Кирилл Владимирович. На высшую власть генерал Кутепов не претендует, но эта высшая власть без него не сможет существовать. Вот Врангель... С ним надо быть очень осторожным.

Возвращение в лагерь — возвращение к неразрешимым проблемам. На этот раз совершенно неразрешимым. Те же осколочки солнца гребешками в проливе, те же алые пятна цветущего шиповника в горах, та же радостная мысль о скором приезде Лиды, но у штаба стоял Штейфон с потемневшим от надвигающихся бед лицом.

— Александр Павлович, вы сейчас не ехали через порт? Не видели болгарский пароход?

— Не видел. А что это за объявление вывешено у дверей штаба? Разве я приказывал?

— Это и есть объявление о пароходе. Французы приклеили, и офицер просил под мою ответственность, чтобы не срывали. Объявляется набор желающих уехать из лагеря на работу в Болгарию. Здесь указано, что русское командование не имеет права препятствовать людям уезжать.

Кутепов просмотрел объявление, вздёрнул бородку, посмотрел на Штейфона так, будто он в чём-то виноват, и молча направился к своему дому. Пройдя несколько шагов, обернулся и сказал:

— Никаких мер не принимать. Пусть уезжают.

13

Утром дежурный доложил, что на пароход погрузились более 700 человек и люди продолжают туда идти. В лагере — смятение, собираются группами, обсуждают.

— У вас всё? — спросил генерал.

— Так точно.

— Тогда возьмите этот приказ — я его подписал. Передайте генералу Штейфону. Пусть оформит и немедленно доведёт до сведения всех офицеров и солдат лагеря.

Прибежал взволнованный Штейфон.

— Александр Павлович, — воскликнул он. — Они уйдут все. Они устали от недоедания и дисциплины. Сегодня брошены все работы. Даже камни к памятнику не носят.

— Мы с вами, Борис Александрович, не поедем в Болгарию? Нет? И кроме нас, ещё кто-нибудь не поедет. Так давайте же работать.