Мираж
Шрифт:
Въехали в серовато светлеющую каменную расщелину переулка. Лучи фар скользили по тротуару, по каким-то людям и вдруг осветили пару: офицер и женщина с золотистыми волосами. Она мгновенно закрыла руками лицо и уткнулась в плечо спутника, но Дымников успел узнать: Марыся. И лицо офицера, если и не запомнил, то отметил нечто неприятное. Или знакомое. Или именно потому неприятное, что знакомое.
Кутепов отвёз Дымникова на Сумскую, в приют любви, оказавшейся вдруг такой сомнительной. У Гранд-отеля приказал адъютанту Ленченко проехать по городу, подобрать пьяных
Май-Маевский за тем же столом у того же окна в окружении свиты встретил Кутепова с радостью, усадил с собой, провозгласил тост:
— Перед вами, господа, герой Харьковского сражения, освободитель Харькова, генерал Кутепов. Лично он, без участия моего штаба разработал план операции и блестяще его осуществил. За освободителя Харькова! Ура!
Но когда сел на место рядом, сказал вполголоса, склонившись к генералу:
— А удар на Белгород придумал-то я. Без него, Александр Павлович, вы бы застряли на окраинах.
— Согласен, Владимир Зенонович. Удар на Белгород — блестящая идея. Но сегодня мне необходима тысяча комплектов нового солдатского обмундирования.
— Скажите Павлу Васильевичу, что я приказал, и всё получите мгновенно.
Потом пили за успешный поход на Москву, и опять Май-Маевский, поставив рюмку, сказал тихо, чтобы слышал только Кутепов:
— На днях говорил с Антоном Ивановичем, и он мне — конфиденциально: «Вы всё-таки, Владимир Зенонович, не очень-то двигайте ваши доблестные части. Колчак подходит к Вятке, перейдёт Волгу, займёт Нижний Новгород, а там и Москва. Мы можем остаться за бортом; пусть его немного осадят. А Москву мы всегда сумеем взять».
После очередной рюмки командующий заявил, что если б не было Диккенса, то не было бы и Гоголя. После следующей: если б не было Диккенса, то не было бы и Тургенева, далее шли Достоевский, Толстой... Генерал успел бы дойти до утверждения, что без Диккенса вообще бы ничего не было, но его отвлекло другое: начальник контрразведки полковник Щукин рассказывал о кинохронике, захваченной у красных «трофеями и недавно показанной штабным офицерам.
— Да, да! — воскликнул Май-Маевский. — Это ужасно. Выпуск красных курсантов. Подвойский! Какая дисциплина! Это же красные юнкера! А толпы на Красной площади, Приветствующие Ленина и Троцкого! И все мужики против нас! Мы приходим ж приводим с собой тех же помещиков, а они требуют от мужиков старые долги. И мужики против нас. 75 процентов Добрармии — пленные красноармейцы. То есть мужики. Они разбегаются и идут против нас. Полковник Щукин, вы расстреляете 75 процентов?
Контрразведчик начал говорить что-то о функциях своего учреждения, а Кутепов подумал, что75 процентов расстреливать не надо — достаточно половины, остальные сами пойдут, куда им прикажут.
— Я много раз говорил, — продолжал Май-Маевский, — если мы не решим аграрный и рабочий вопросы, нам не удастся разбить противника. А Врангель мне говорит, что этот вопрос можно решить только после взятия Москвы. Что это? Заколдованный круг. Где выход?
И командующий потянулся к графину с водкой, как бы указывая выход.
Среди
— Позовите Макарова ко мне, — приказал генерал Соболю.
Макаров был явно недоволен — мешают важному делу, однако с Кутеповым не шутят. Чётко подошёл, отдал честь, приветствовал, как положено.
— Господин капитан, — сказал Кутепов, не скрывая неприязни к незнакомцу, который стоял в стороне и явно досадовал, что приходится ждать. — Передаю приказ Владимира Зеноновича — завтра для моего корпуса выдать 1000 комплектов нового солдатского обмундирования английского производства.
— Можно пятьсот, ваше превосходительство.
— Я пришлю батальон, и он возьмёт остальные 500.
— Ваше превосходительство, простите, я в смысле двумя партиями. Куда прикажете доставить?
— Завтра в Белгород, в штаб корпуса, моему помощнику. Не позднее шести вечера.
Кутепов посмотрел вслед адъютанту неодобрительно — тот уходил с носатым. Не был генерал ни антисемитом, ни черносотенцем, но некоторые физиономии возмущали его наглыми взглядами на окружающее, словно всё оно если ещё и не принадлежит им, то вскоре они его купят.
В приёмной Май-Маевского толпа. Паша Макаров на своём месте — лишь по особенному блеску глаз можно догадаться, что ночью он не отдыхал. Владимира Зеноновича требовалось спасать от просителей. Опыт есть: одних разбросать по помощникам, другим пообещать — «доложу», а затем объявить, что генерал принять не может, и лишь третьи...
Вошёл к генералу. Тот развалился в кожаном кресле, с ненавистью разглядывая папки с делами и донесениями, пробормотал, не глядя:
— Капитан, скажите там, что сегодня приёма нет: генерал занят... э-э-э... подготовкой новой военной операции.
— Ваше превосходительство, среди ожидающих — губернатор Щетинин и начальник контрразведки Главнокомандующего полковник Щукин.
— Губернатора к чёрту. У него вечно «неспокойно в губернии». Дрожит за свою шкуру. Начнёт пискливым голосом: «То там, то тут назревает опасность». А сам мер не принимает. Разве это губернатор? Он знает, что к нам едет глава Великобританской миссии по делам России генерал Брике? Вот и скажи Щетинину, что я приказал городу быть в образцовом порядке. А Щукина проси. Для остальных приёма нет.
Встречая полковника, генерал сумел принять надлежащий серьёзный вид, спрятав за пенсне пьяные глаза.
— Я к вам по важному делу, — сказал Щукин, едва заметно мигнув в сторону Макарова.
— Можете говорить при адъютанте.
— Тем более, что ему, пожалуй, придётся им заниматься. Во-первых, против вас, генерал, распускаются слухи. Будто под вашим руководством ваши подчинённые грабят город, разбазаривают богатые трофеи. В частности, американские консервы из складов на Москалёвке.