Мираж
Шрифт:
Ввели Меженина.
— Стой там, возле двери. Руки назад, — скомандовал Клинцов. — Напоследок ещё чего-нибудь скажешь?
— Я хочу сказать, что всегда был за солдат. В полковом комитете...
— Отставить болтать. Бандуриста, нашего гостя, узнаешь? Как же так, господин офицер, сука ты недобитая? Ща добьём. Ты же его убивал. Помнишь Лежанку? Сам вызвался пленных расстреливать.
— Был приказ Корнилова. И Кутепов командовал.
— Корнилов тебе ничего не приказывал. Ты сам вышел Юрку убивать. Вот он. Живой остался и даже видит тебя. Пойдём,
— Нет, друзья дорогие. Раньше хотел я этого, а теперь не хочу. Для людей пою. А если убью — голос сорву.
— Что ж, Алёха, пошли вдвоём.
Повели Меженина в подвал. Там у последней двери за столиком у лампы сидел дежурный помкоменданта и читал газету.
— Нету сейчас партии? — спросил Клинцов.
— Только что пятерых кутеповцев отправили. Ребята обедать пошли.
— Отпирай. Это тоже кутеповец. Мы сами с ним...
Втолкнули Меженина в сырой, пропахший кровью подвал. На стене смерти — следы пуль, пятна крови, страшные засохшие чёрные кусочки. На полу — опилки, пропитанные кровью.
— Я был за солдат, — не выдержал Меженин предсмертного напряжения, и слезой дрожал его голос. — В полковом комитете голосовал за... за большевиков. Случайно ошибся-а-а...
Клинцов улыбался. Для многих эта улыбка стала последним, что они видели в жизни.
— Молчи, гад, — сказал он, — по инструкции приговорённому слова не даётся. По инструкции ты сейчас разденешься донага, шмотки аккуратно сложишь и шагом марш к стенке.
— Я ошибся-а-а...
Опытный помкоменданта рванул на Меженине гимнастёрку и ударил его кулаком в живот. Тот всхлипнул и покорно начал раздеваться.
— К стенке! — скомандовал Клинцов. — Иди сам, а то зубы по одному выбью.
Плача навзрыд, бормоча, что он ошибся, Меженин уткнулся лицом в холодный равнодушный камень, и Клинцов выстрелил ему в затылок.
— Вот и ещё один кутеповец на месте. Придёт час, когда мы и самого по инструкции обработаем.
Помкоменданта подцепил то, что было Межениным, специально подготовленной петлёй и постучал по стене, давая команду наверх, чтобы подняли.
Клинцов и Заботин вернулись к бандуристу.
Артиллерию с наступлением темноты вывели на огневые позиции на берегу Дона напротив станицы Гниловской. В сугробах быстро вырыли орудийные окопы и укрытия. Рядом с батареей Дымникова батарея капитана Воронцова — бывшего помощника Леонтия. Вместе с ним обошли позиции.
— Хорошо стоим, — сказал Дымников. — Утром оттуда нас не увидят.
— Хорошо, только непонятно зачем, — сказал Воронцов. — Вы знаете, что Будённый уже в 25 вёрстах от Ставрополя? Ещё день-два, и мы отрезаны.
— Александр Павлович, наверное, думает наоборот: он будет у Будённого в тылу.
— Мысль наполеоновская, но в данном случае ошибочная. Заходит в тыл и окружает наступающая сторона. Отступающая сама попадает в окружение.
— Вы так считаете?
Леонтий не ответил, ему было всё равно. С тех пор, как он узнал, что Макаров —
Он стоит в снежной степи под зловещим беззвёздным низким небом, а впереди, за льдом реки, вырисовываются чёрные пятна домов, в них люди, которых он должен убивать, а может быть, и его смерть глядит оттуда. Нет. Перед боем он всегда почему-то не верил, что его могут убить. Он же ещё не начал жить по-настоящему. Надо найти Марысю. Другая женщина ему не нужна. Глупо терзаться из-за какого-то мальчишки, с которым она поиграла. Марыся — женщина в полном смысле слова. Он же и сам...
Захрустел снег под сапогами сотен людей. Негромкие команды: «1-й полк!.. 3-й полк!..» Вся дивизия подходит. Вот оно, наступление. Верхами Кутепов, Скоблин, штабные. Поручик Кривский остановился возле огневых позиций, собрал командиров батарей, объяснил замысел операции и задачи артиллеристов. В его голосе — нескрываемая радость первого ученика, хорошо знающего урок.
— Удар во фланг, — радостно говорил он. — Неожиданная ночная атака. Вы открываете огонь по сигналу зелёной ракеты. В это время пехота будет примерно на середине Дона. Прекращаете огонь по сигналу красной ракеты — пехота выйдет атаковать прибрежные позиции красных...
Спустя некоторое время Дымников с Воронцовым обсуждали услышанное.
— Чувствуется генштаб, — говорил Воронцов. — Сам Кутепов полез бы напрямую и ночи бы не ждал. Но Будённый-то...
— Пойдёмте, капитан, поищем место, где удобнее орудия на лёд вывозить. Должна быть наезженная дорога от станицы...
Вскоре тёмные массы пехоты молча вышли на лёд и, утопая в снегу, двинулись к станице. Потом зелёная ракета, беглый огонь...
Всё получилось по плану генштабистов. Ударом во фланг через станицу Гниловскую. Ростов был взят. Трофеи: 22 орудия, 123 пулемёта, 6 бронепоездов. В конце дня 4 тысячи красноармейцев стояли на площади, понурив головы. Кутепов обходил их ряды, узнавая коммунистов и комиссаров: «По морде видно».
Это было 20 февраля, а 1 марта белые вновь оставили Ростов, иначе кавалерия Будённого отрезала бы Кутеповскому корпусу дорогу на юг.
— Как мы и предполагали, — сказал Воронцов Дымникову.
Их батареи, почти не понёсшие потерь в боях, шли одна за другой, и командиры ехали рядом. Солнце било в глаза. Весна бесстыдно раздвинула мохнатые щели придорожных канав, наполнила колеи зелёной водой, обезобразила чёрной сыпью остатки снега.
— Я слышал, как Кутепов кричал: «Только мы сражаемся, а остальные бегут», — рассказал Дымников. — «Нет никакой армии, — говорит. — Есть только мой корпус». Это после того, как опять разгромили марковцев.