Миражи Осейри

Посвящается моей лучшей подруге, читателю и критику Наде!

/Тишины прошу, тишины!

Нервы, что ли, обожжены?

(А. Вознесенский)/

/Французская поговорка: "Бойся своих желаний, они могут исполниться… "

Подобное:

Будьте осторожны с тем, о чем вы молитесь, ибо вы можете это получить.

Стивен Кинг/

* М.

Там, где раньше начиналась Дорога жизни, у паровоза, застывшего на вечной стоянке, прохаживалась в ожидании худощавая светловолосая девушка

с тонким сердцевидным лицом, одетая в яркую майку и узкие джинсы. Она выглядела от силы лет на 20-22, хотя на самом деле была на 12 лет старше.

Рядом на скамейке расположились трое подростков. Они смотрели на смартфоне "В Питере – пить" и при каждом ругательстве героев клипа заходились визгливым хохотом.

Олеся поморщилась. "Бомбовые" хиты Шнурова не производили на нее впечатления и даже вызывали недоумение: "И как такое можно считать искусством?".

Сверившись с расписанием электричек в окне станции – черно-белого домика в финском стиле, Леся поднялась на платформу. Питерская электричка должна была подойти через 5 минут. Час назад Тоня звонила ей с "Финика": "Ну, как настроение?" "Уже жду" "Умничка. А я иду на посадку!".

Вдали показалась красно-серая серьезная мордашка с глазами-фарами. Люди на станции оживились, потянулись к платформе, чтобы первыми пройти в вагоны, когда электричка сделает разворот. "Ладожское озеро" было конечной станцией на ветке.

Радуясь редкому, по-настоящему летнему дню, из поезда высыпали петербуржцы в ярких пляжных нарядах, с пузатыми пестрыми сумками. Шумели и резвились дети; покрикивали на них матери.

Тоня выделялась в этой толпе – черные джинсы, голубая рубашка типа мужской, с закатанными до локтей рукавами, увесистый рюкзак.

Если у Олеси было "лицо жестокого эльфа" (так ее определил один богемный молодой поэт с Университетской набережной), то коротко стриженная мускулистая Тоня скорее напоминала воинственную деву из скандинавского или славянского эпоса.

– Когда-то по этой дороге шли полуторки, – сказала она вместо приветствия, – люди с минимумом вещей надеялись вырваться из осажденного города… А сейчас веселые, беззаботные, едут на пляж…

– Семьдесят лет, – вздохнула Олеся, – многое изменилось. И люди в первую очередь.

– Подождем, пока этот поток схлынет, – Тоня сбросила рюкзак в стороне от снующих людей и села на него. – Ну, что – готова к путешествию?

– Теперь не знаю. Синоптики говорили о возможном резком изменении погоды в этом районе…

– Синоптики всегда правы, вот только дни путают, – рассмеялась Тоня. – На Гисметео выходные обещают ясные и теплые. Как прошла неделя?

– Как всегда; день сурка в дурдоме. А ты как?

– Потом расскажу, – Тоня встала. – Пошли, надо продуктами затариться.

Прошла электричка; приехавшие люди разошлись – кто на пляж, кто – искать съемное жилье в дачном поселке, и снова затихла станция…

По дороге к магазину

девушки встретили знакомую пожилую дачницу, которую часто видели выходящей из леса с корзинкой грибов или ягод, и поздоровались с ней. Сегодня женщина обрадованно сообщила, что нашла крыжовник, мелкий, но очень сладкий, и предложила девушкам взять по пригоршне. Тоня и Леся с благодарностью набрали маленьких, нагретых солнцем ягодок, действительно сочных и сладких.

Полакомившись, Олеся зашла в магазин, маленький, но оживленный, а Тоня осталась снаружи на скамейке.

Закупив продукты, Олеся вышла. Тоня курила, поставив рядом рюкзак.

– Что, Леська, дела плохи? – спросила она, когда подруга села рядом и тоже достала сигареты.

Мимо них проходила дорога к сосновой роще, отгораживающей поселок от берега озера. Там, где раньше выезжали на лед грузовики с ленинградцами, теперь шумел пляж. Пестрели зонтики, играла веселая музыка, стучал мяч. Пахло шашлыком и копченой рыбой. Кто-то взвизгивал, окунаясь в холодную воду; кто-то ухал и отдувался; раздавались смех и пение под гитару.

– По-моему, меня "уходят", – сказала Олеся. – А как ты?

– Да ну… Опять все то же. Очередная комиссия от местных сказала, что здание ремонту не подлежит и к эксплуатации не пригодно. Так я и поверила! Из-за одной трещины в фундаменте! А то я не работала в строительной фирме и ничего не понимаю! В общем, я настроена решительно: папа не успел ввести в действие отель – значит, это сделаю я!

– А Кристина тебе помогает?

– Да, она взяла на себя юридическую сторону, добивается проведения судебной комиссии, чтобы опровергнуть заключение местных чинуш.

– Может, и местная комиссия могла бы признать, что здание не развалится?

– Да, за "борзого щенка" – может быть. Но во-первых, у меня сейчас таких свободных денег нет, а во-вторых, не хочу поощрять местных хапуг. Леся, а из-за чего тебя "уходят"?

– Шествия, – ответила Олеся, – в защиту прав политузников. У нас считают, что участвовать в них – значит подорвать репутацию детского сада…

– Что за бред? Право на собственное мнение и его выражение в рамках закона гарантированы Конституцией! Ведь на этих митингах не нарушали общественный порядок.

– И тем не менее. "Кот съел – значит, крыса!".

– Дурдом, – комментировала Тоня.

– Ага, хотя и называется "Детский сад".

Они вышли к небольшому частному причалу, где уже ждал легкий моторный катер.

Застрекотал мотор, и катер попятился от берега, развернулся и взял курс к островку в пяти километрах от берега.

*

– Мне катастрофически не хватает тишины, – сказала Олеся, устроившись на корме. – К городским шумам я привыкла; к шуму на работе – тоже. Когда 10 лет работаешь с детьми, быстро адаптируешься к их шуму. Но когда я прихожу домой и надеюсь там побыть в тишине, меня и тут достают…