мирьо
Шрифт:
Мы куда-то шли, и я услышал, как захлопнулась дверь, почувствовал, как ее рука снова зарылась в мои волосы, и подо мной оказалась кровать, и я рухнул на нее — сел, а потом упал на спину и все время обнимал ее, отказываясь отпустить ее хотя бы на секунду. Она была надо мной, окружала меня, и ее волосы закрывали наши лица, как темный покров ночи; ее губы отчаянно искали мои губы, она жадно ласкала меня языком во рту и издавала эти тихие стоны, которые сводили меня с ума и наполняли примитивным желанием обладать ей.
Играла песня «Awake my soul» («Пробуди
Она отодвинулась чуть-чуть от меня, чтобы заговорить, ее губы касались моих, ее глаза, такие блестящие, были напротив моих.
— Это правда?
— Да.
— Ты и действительно здесь?
— Да.
Она всхлипнула и прижалась лицом к моей шее.
— Не... не лги мне. Пусть это будет не сон.
Я прикасался к ее бедрам, горячим, как уголь, и мягким, как шелк.
— Эвер...
Я не знал, что сказать. Я так же горячо молился, чтобы это был не сон, как и она.
— Это правда. Скажи мое имя, чтобы и я знал, что это — правда.
— Кейден, — она подняла голову, чтобы посмотреть на меня. — Кейд.
И потом:
— Почему ты здесь?
Она провела руками по моим волосам, по вискам, ее губы, когда она не говорила, оставляли на моих губах, в уголках моего рта поцелуи, легкие, как перышко.
— Я не мог... просто больше не мог вынести это.
— Не мог вынести что?
Я убрал волосы от ее глаз за уши. Казалось, что я всю жизнь знал, каково это — касаться ее тела, обладать ее плотью, знал это с тех пор, как сделал свой первый вдох.
— Одиночество. Воспоминания. Жажда того, чего у меня никогда не было. Необходимость заполнить чем-то дыру внутри меня.
Все это была голая, неприукрашенная правда, но не вся...
— Я всегда все тебе рассказывал. Мама умерла, и я написал тебе. Папа умер, и я написал тебе. А теперь... умер мой единственный друг, и я так больше не мог, не мог вынести это в одиночку.
— Кто умер? Как?
Она провела пальцем по моей щеке, и от ее прикосновения у меня побежали мурашки.
— Алекс. Мой сосед по комнате. У меня никогда не было друзей. Кроме тебя. А он... у него был передоз. Я обнаружил его в его комнате мертвым. И я больше так не могу, не могу хоронить еще и его. Черт, я... один. Всегда один. И я... так больше не могу.
— Ты не один. У тебя всегда была я. И как ты узнал, что ты мне нужен?
Она сказала это шепотом, и от ее уязвимости стало больно.
— Я сходила с ума. Сомневалась во всем. Сомневалась в себе. Сомневалась в самой жизни. И потом приходишь ты, и... я так боялась подойти к тебе, боялась, что ты не захочешь меня, не полюбишь...
— Шшш, — я остановил ее. — Я люблю тебя. Всегда любил.
— Тогда почему... почему мы встречаемся только сейчас? Почему только сейчас делаем это?
Она затряслась, ее дрожащие плечи выдавали ее рыдания, которые она скрывала, уткнувшись мне в рубашку.
— Не знаю. Боже, Эвер. Я не знаю. Почему? — я обнимал ее и чувствовал, что
Она услышала, как у меня садится голос, услышала слезы. Подняла лицо, чтобы я увидел, как она плачет, прижала губы к моим губам, и мы поцеловались, а наши слезы смешались.
— Не знаю. Но больше это не имеет значения. Теперь это не важно. Ты здесь. Я здесь. Мы... мы здесь.
Она всхлипнула и обняла меня за шею.
— Не уходи. Пожалуйста. Пожалуйста. Никогда не оставляй меня.
Наши чувства, ничем не сдерживаемые, изливались бурным потоком. Как будто бы наша тайная страсть, наша заточенная любовь, которую мы сдерживали всю жизнь, наконец, взмахнула когда-то подрезанными крыльями и взлетела, взмыла в прозрачные голубые небеса и обрела там свободу.
— Не уйду.
Она пристально посмотрела на меня. В ее нефритовых глазах я увидел страсть.
— Что с нами такое?
— Не знаю.
Да и что я мог сказать? Я только что встретил ее, после того, как мы переписывались пять лет. Но я знал ее, нуждался в ней.
— Это... все. Это...
— Вот, что мне нужно. Все, Кейд. Мне нужен ты... все в тебе. Я твоя навеки.
Она говорила это, как будто эти слова вырывали из нее, из самых глубин ее души. Как будто она не хотела говорить, признавать такую необходимость, но ничего не могла поделать.
Я точно знал, что она чувствовала.
— Это безумие? — спросил я.
— Да. Так и есть.
Ее лоб коснулся моего. У нас обоих были закрыты глаза.
— Мы посвящены в наши глубочайшие секреты, наши самые сокровенные тайны. Мы писали друг другу пять лет и ничего не скрывали. По крайней мере, я ничего не скрывала от тебя, думаю, что и ты тоже.
— И я тоже. В последнее время мы, наверное, нечасто писали друг другу, и когда я нашел Алекса, просто не мог...
— Я нуждалась в чем-то большем, чем письма. Я не знала, что писать. Билли... он изменил мне, обманул, и все у меня в голове так смешалось, что я даже не знала, как справиться с этим. Ты мне снился, и я не могу выкинуть тебя из головы, я все время тебя рисую. Даже когда я была с Билли, рисовала тебя, когда все остальное теряло смысл, когда не могла работать ни над чем еще. Я рисовала твое лицо. Снова и снова, и это всегда помогало, и потом я узнала, что Билли обманывает меня, изменяет мне, и я просто... думала о тебе, может ли быть что-то между нами, что если я приеду к тебе домой...
— Почему не приехала?
Эвер положила голову мне на плечо, уткнувшись в мой бицепс, а мои руки лежали на ее талии, одна — на ее бедре, вторая — на талии. Это было так знакомо. Как будто я обнимал ее вот так целую вечность, как будто мы всегда так обнимали друг друга. Но это было не так, и от этого голова шла кругом. Это была Эвер, это действительно была она, и ее мягкое, теплое тело прижималось ко мне, и тяжесть ее тела была приятной, а ее грудь давила на меня, и я хотел так много, но нам еще было что сказать друг другу.