Миромагия
Шрифт:
— Хватит лить слезы! — приказала она. От бабушки Фимы исходил такой мощный заряд твердости духа и убеждения в том, что все будет хорошо, что Наташеньке вмиг перехотелось плакать. — Кому нужны плаксы? Мужики никогда не выходят замуж за плакс и больных. Запомни, деточка — будешь часто реветь или часто болеть, и останешься в жизни без мужика. Ну, или найдешь какого-нибудь тюфячка, который только и умеет, что кроссворды разгадывать, водку жрать и вещи за тобой таскать по вокзалу. А ведь нашей женской душе хочется большего, правда? Хочется Мужчину с большой буквы.
Наташенька согласно закивала, но вмиг сникла под тяжелым бабушкиным взглядом.
— Но
— Я уезжаю! — Наташенька решительно направилась к дверям. Бабушка Фима посторонилась. Семен кинулся следом.
— Наташ, погоди! Ну, куда ты в такую погоду?
— На улице ливень! — подсказала бабушка Фима громко. — И к тому же он волшебный. Никто не знает, что может скрываться в магической темноте, даже я.
Наташенька остановилась на полпути к лестнице. Что-то в душе подсказывало ей, что стоит остаться с Семеном. Все-таки мужчина, пусть и не совсем любимый. Но, с другой стороны, тихий рассудительный голос нашептывал ей, что если ничего не предпринимать самой, то дальше может быть только хуже. Еще никогда в жизни Наташенька не испытывала таких серьезных противоречий. Бывало, она долго не могла выбрать дорогие духи в магазине, но чтобы вопрос стоял ребром — между жизнью и смертью — тут случилось впервые!
— Останься со мной. — попросил Семен тихо. — Если через несколько часов ничего не прояснится, я сам тебя отвезу.
Наташенька вздохнула.
— Если бы мне за это еще доплачивали. — Пробормотала она. — Хорошо. Только давай выйдем на улицу, я хочу кое-куда позвонить.
— Это срочно? — Спросила бабушка Фима. Она все еще стояла в дверном проеме. — У нас спиритический сеанс на носу. Да и сигнала нет.
— Срочнее некуда. — Наташенька решительно потянула Семена за руку.
Они вышли на улицу. На крыльце сидел дедушка Ефим, подложивший под зад целлофановый пакет, и пытался найти сигнал. У крыльца прыгала по лужам довольная Вячеслава. Она была грязная и изрядно промокшая. Судя по несчастному дедушкиному виду, он опасался заходить в дом именно по этой причине.
Наташенька распахнула зонтик, который захватила из холла, и направилась по тропинке в сторону въездных ворот. Семен поспешил следом.
— Ты и правда хочешь дозвониться?
— Я тебе не говорила. — Произнесла Наташенька, подумав. — Но у меня есть номер того волшебника, который продал грезы шефу.
— А почему молчала?
— Не думала, что это важно. Пока не появилась… эта самодовольная особа.
— А, по-моему, милая бабушка. — Усмехнулся Семен. — Всех так любит…
Наташенька усмехнулась, вынула сотовый и завертелась на месте, пытаясь найти сигнал. Одна палочка то появлялась, то исчезала. Тогда Наташенька направилась к воротам. Семен поспешил следом, шлепая ногами по лужам и хлюпая носом. Ливень усиливался, а ветер, обнаружив пару новых жертв, накинулся на них, словно щенок на мячик.
— Она действительно неплохая бабушка. — Не унимался Семен. — Беспокоиться о сыне, о внуке… Как только узнала, что происходит, решила взять дело в свои руки. Очень решительно.
— Так тебе нравятся решительные женщины?
— Решительные. — Согласился Семен. — Но не такие старые. А что плохого в женской решительности?
— Может, ты и меня выбрал, потому что я решительная? Такая деловая, целеустремленная, могу сама принимать
— Я за твоей спиной не прячусь. — отозвался Семен, хлюпая ботинками. — Да и вообще, это не я тебя выбрал…
Наташенька резко остановилась.
— Ну-ка повтори, что ты сейчас сказал? — тихим голосом попросила она.
— Я не то имел в виду!
— Ага. То есть, ты совершенно безразличный ко мне сукин сын, а я взяла тебя и заставила со мной жить, так что ли?
— Нет.
— Не отпирайся! Сам только что сказал! Бессердечное хамло! — в порыве злости Наташенька попыталась ударить Семена зонтом, но ветер опередил ее, вырвал зонт из рук и зашвырнул в темноту.
— Хамло бессердечное! — Повторила Наташенька, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. Семен стоял мокрый и испуганный, не зная, что сказать.
— Значит, не любил, а только делал вид! Значит, все эти подарки, цветы, разговоры — все впустую! Использовал и бросил! Я так и знала, черт тебя дери!
Семен нерешительно шагнул вперед.
— Мне кажется, ты сама себя заводишь! — пробормотал он.
— Ага. Не заведешься тут, с тобой! — Наташенька жалостливо всхлипнула, посмотрела на телефон и увидела прерывающуюся палочку — сигнала так и не было. От этого ей стало еще обиднее за саму себя, и Наташенька вновь разревелась. — И не подходи ко мне, животное! — сквозь слезы прикрикнула она. — Сама пойду на дорогу, без тебя! Не нужен мне такой мужик, который не любит, а пользуется!
— Да не пользуюсь я! Люблю! Наташ!
Но Наташенька уже не слышала, она выбежала за калитку, а потом к дороге, за которой в сером полумраке проглядывался ухоженный дачный лесок. Наташенька кипела от злости и обиды. От злости на себя, от обиды — на Семена (и на себя — самую малость). Она не замечала, что Семен идет за ней, неслышно, отчаянно надеясь, что Наташенька все поймет и простит. Он всегда чувствовал себя виноватым, в любом их споре, и всегда просил прощения первым.
Наташенька пересекла дорогу и остановилась, вглядываясь в полумрак, щурясь от бессилия, пытаясь найти открытое пространство. И нашла — побрела к полянке возле перекрестка. Слезы катились градом, смешиваясь с дождем. Не успела дойти — затрещал телефон. Звонила мама.
— Алло? Мам привет! Все нормально, все хорошо. Что? Дождь идет. Какой, какой, обыкновенный, сильный. Ага. Мам, тут такое творится… Что с голосом? Ничего с голосом, нормально все. Не ревела, мам. Ну. С чего ты взяла, что я ревела? Мам, ну как ты можешь такое говорить? Мам, ну прошу тебя! Чего звонишь-то? Я не сменила тему, я интересуюсь. У меня тут важные дела, я долго не могу болтать, поэтому и интересуюсь. Что? Нет, завтра точно не приеду. Ты из-за этого звонила? Я тебе новую куплю, мам. Вот она у тебя сто лет лежала, никому не нужная, а как только я ее взяла, сразу тебе понадобилась! Я понимаю, что вещь ценная, но тебе-то она сейчас зачем? Куплю новую, мам, что ты раскричалась? Завтра же поеду и куплю! Да, мам, не кричи. Лежала, лежала тысячу лет, крысы уже ее грызть устали, а тут вдруг понадобилась… Не ворчу, мам, не ворчу. Ладно, мам, у меня дела, не могу долго разговаривать. И тебя целую тоже. Привезу, привезу, не забуду. Завтра же, да, мам. Да… — Наташенька отключилась и почувствовала, как волна отчаяния накатывает с новой силой. Нервный срыв, по сравнению с новыми ощущениями, был всего лишь легким бризом на глади ее нервов.