Миротворец 45-го калибра (сборник)
Шрифт:
Оставалась еще надежда, что пронесет.
– Святая мадонна, Дева Мария, – едва шевеля губами, забормотал Хуан, – во имя отца, и сына, и…
В этот момент первый терьер разразился заливистым лаем. Миг спустя к нему присоединился второй. Святая заступница не помогла, не услышала блудных своих сыновей.
Хуан оборвал молитву и резко выпрямился. Как бывало всегда в минуты опасности, хладнокровие и решительность вернулись к нему.
– Гони, амиго! Гони, сучье отродье! – взревел Хуан и зашелся отборной бранью.
Энрике дал по газам, рев двигателя перекрыл проклятия Хуана. Энрике вбил педаль газа
«Тойота» на полной скорости взлетела на мост. Сейчас все зависело от водительского искусства Энрике, он недаром считался в организации одним из лучших. Он гнал по разделительной полосе, и встречные машины, визжа тормозами, шарахались от мчащейся на них ревущей смерти.
«Тойота» перевалила верхнюю точку моста, теперь она неслась под уклон. Впереди, на американском посту, суетливо перемещались копы, рассредоточиваясь и занимая позиции для стрельбы. Ощерившись, Энрике Гарсия гнал машину прямиком на полицейский кордон. Рев двигателя заглушал то, что орали оттуда в мегафон, но Энрике, ни слова не знавший по-английски, и в полной тишине ни бельмеса бы не понял.
Он не знал, как, проскочив пост, удалось уцелеть. Ветер хлестал в лицо, окровавленное, посеченное осколками разбитого пулями лобового стекла. Рядом, тяжело хрипя, умирал с простреленной грудью Хуан, а Энрике гнал и гнал «тойоту» по узким улицам квартала Меркадо.
Салли Ринстон опаздывала в школу. Тайком от родителей она засиделась до ночи за компьютерной игрой и в результате, разумеется, проспала. Салли собралась наскоро, не успев даже позавтракать, и теперь неслась в школу со всех ног. Миссис Кларк становилась настоящей мегерой, когда дело касалось опозданий, и шебутной, непоседливой Салли частенько от нее доставалось.
Салли выскочила на перекресток с Шестой авеню. До крашенного розовым здания школы оставалось рукой подать – всего лишь пересечь Шестую и промчаться мимо баптистской церкви. Пешеходам, однако, горел красный, Салли, пританцовывая от нетерпения, ждала. Едва красный сменился, наконец, желтым, она припустила через перекресток. Она уже почти миновала его, когда раздался жуткий и пронзительный визг тормозов.
Вывернувшаяся из-за угла ближайшего переулка машина неслась на Салли. Мгновением раньше Энрике, заложив на повороте вираж, вылетел на Шестую авеню и погнал «тойоту» по встречной полосе. Кровь с рассеченного осколками лба заливала Энрике глаза: девочку перед капотом он разглядел слишком поздно.
Энрике дал по тормозам, но скорость была слишком велика. Энрике заорал от ужаса. Он был ревностным католиком и в последний момент успел пожалеть о том, что не умер минутой раньше, как Хуан.
Энрике закрыл глаза, чтобы не видеть, как девочку размажет по капоту, но миг спустя неведомая сила вдруг рванула руль у него из рук и до отказа крутанула влево. «Тойоту» занесло, она пошла по дороге юзом. Встав на два колеса, пронеслась в считаных дюймах от девочки, затем с грохотом опрокинулась набок. Крышей снесла церковную ограду и секундой позже вломилась в гранитную арку могильного склепа, расколов ее и выкорчевав склеп из земли.
Двумя годами позже, давая показания суду присяжных штата Техас, чудом уцелевший
– Это была детская рука, – крестясь, торопливо бормотал Энрике, и нанятый общественный адвокат бесстрастно переводил его слова на английский. – Рука ребенка, будь он благословенен. Клянусь мадонной, я видел ее.
– Где видел? – отдуваясь, спросил дородный общественный обвинитель.
– В зеркале, – твердо ответил Энрике. – Я видел эту руку в боковом зеркале. Видел ее с закрытыми глазами.
Питер и Линда Ринстон весь день хлопотали вокруг чудом спасшейся дочки. Салли сидела перед ними на кровати в гостиной. Уперев взгляд в пол и накрепко сжав пухлые детские губы, она упорно молчала. Семейный доктор настаивал на госпитализации, но Питер с Линдой отказались. Теперь они начинали об этом жалеть.
– Надо отвезти ее в клинику, – прошептал Питер на ухо жене. – Пусть уже сделают укол или что там говорил доктор Райс. Будем по очереди дежурить.
Линда отрицательно покачала головой.
– Салли, детка, давай пойдем спать, – принялась уговаривать она. – Мама прочитает на ночь сказку. Про добрую девочку, которая выручает других детей из беды.
– Мальчик, – разлепила губы вдруг Салли. – Это был мальчик.
– Какой мальчик? – Питер вскочил с кресла, уселся рядом с дочерью и обнял ее за плечи. – Где ты видела мальчика?
– В зеркале, – едва слышно прошептала Салли.
– В каком зеркале? Пожалуйста, расскажи мне все. Откуда там было зеркало?
– Не знаю, просто я видела зеркало. Все в клетках, в черных и белых. И в нем был мальчик. И он был…
Салли осеклась и смолкла.
– Каким он был, доченька? – помогла Линда. – Ты его знаешь, милая? Этого мальчика?
– Прошу тебя, скажи нам, – поддержал жену Питер. – Только нам с мамой. Мы не разболтаем, это будет наша с тобой тайна, хорошо?
Салли подняла голову. Ее глаза налились слезами. Миг спустя она вдруг закричала, громко, пронзительно:
– Мальчик, он был страшный! Он был просто ужасный! Жуткий, отвратительный урод.
Руслан выигрывал партию. Была она решающей, выигрыш давал Руслану первое место в турнире и второй кандидатский балл. Стать кандидатом в мастера по шахматам в шестилетнем возрасте – такое еще не удавалось никому. Противник Руслана, крепкий, кровь с молоком десятиклассник спецшколы для особо одаренных, думал над очередным ходом вот уже полчаса. Руслан терпеливо ждал, торопиться ему было некуда.
Американский журналист Роб Игл, прилетевший на турнир в Москву из Вашингтона и специализирующийся на сенсациях в спорте, успел уже нащелкать десятки кадров. Контраст между цветущей юношеской красотой завтрашнего выпускника спецшколы и уродством его визави смотрелся особенно эффектно.
– Есть в природе определенная несправедливость, – говорил Иглу тренер Руслана Борис Самуилович Кац. – У мальчика явный шахматный талант. Да что там, послушайте меня, это я вам говорю. Он – гений, абсолютный шахматный вундеркинд. А теперь посмотрите на него: видит Бог, шахматы – единственное, что у мальчика есть. Он вполне может стать чемпионом мира, вполне, это я вам говорю. И что с того? Некому будет даже за него порадоваться.