Мировая холодная война

Уткин Анатолий Иванович

На встрече с ведущими представителями конгресса в Белом доме 27 февраля 1947 г. госсекретарь Маршалл нарисовал устрашающую картину того, как СССР при помощи греческих партизан овладеет средиземноморским форпостом, что сразу поставит Турцию в положение страны, «окруженной со всех сторон». По словам госсекретаря, «доминирование Советского Союза было бы таким образом распространено на весь Ближний Восток до границ Индии. Влияние этого на Венгрию, Австрию, Италию и Францию невозможно преувеличить. Не было бы данью алармизму сказать, что мы стоим перед первым из серии кризисов, которые могут распространить советское доминирование на Европу, Ближний Восток и Азию». Казалось, что превзойти Маршалла нельзя. Однако Д. Ачесон сумел сделать это. Взяв слово вслед за Маршаллом, он заявил,

что со времен борьбы Рима и Карфагена мир не знал такой поляризации сил. «Если СССР преуспеет в своих замыслах, то в его руках будут две трети мировой суши и три четверти мирового населения». Напомним, что речь шла о стране, делавшей чрезвычайные усилия, чтобы обеспечить нормальные жизненные условия своему населению, восстановить пораженное войной народное хозяйство, залечить раны.

Говоря от лица сенаторов, находившихся под сильным впечатлением от речей Маршалла и Ачесона, А. Ванденберг обратился к Г. Трумэну: «Мистер президент, если Вы скажете это конгрессу и стране, я поддержу Вас, и, полагаю, так же поступит большинство членов конгресса». Он посоветовал обратиться к стране и конгрессу с чрезвычайным заявлением, чтобы, по его словам, «вывести прижимистый конгресс из апатии». Представляя собой госдепартамент, Джон Хикерсон потребовал «наэлектризовать американский народ». Президент Трумэн принял предложение.

Текст его выступлений готовился под общим руководством Д. Ачесона. Главная идея речи — показать, что существует задача глобального «сдерживания коммунизма», и США готовы взять на себя соответствующие обязательства. Приготовленный текст был показан Дж. Кеннану: авторы хотели, чтобы речь президента несла тот же пропагандистский заряд, что и печально знаменитые телеграммы Дж. Кеннана. Любопытно отметить реакцию Дж. Кеннана, ведь ему предстояло санкционировать тот курс, начало которому положил он сам два с лишним года назад. Текст попросту напугал его. В проекте выступления президента шла речь о масштабном обязательстве Соединенных Штатов помогать «всем свободным народам» в противостоянии внешнему давлению. Глобальный интервенционизм США объявлялся официальной американской политикой, при таком подходе любое американское вмешательство где бы то ни было не требовало дополнительного разрешения — индульгенция выдавалась на все случаи и навсегда Дж. Кеннан, предвидя неисчислимые проблемы в будущем, выступил против глобализации греческой и турецкой ситуации.

Последний предохранительный клапан попытался открыть Дж. Элси, главный автор президентских речей. Он увидел политический заряд, которым начинена речь президента. В специальном меморандуме помощнику президента по национальной безопасности К. Клиффорду от 7 марта 1947 г. Элси писал: «За последнее время со стороны СССР не было открытых действий, которые служили бы соответствующим предлогом для речи в стиле „карты на стол“. Но Клиффорд вспоминает, что „ничто не могло остановить советские войска. Если они ринутся к Ла-Маншу. Именно об этом думал президент“.

12 марта 1947 г. президент обратился к объединенной сессии конгресса. На нем был темный костюм и темный галстук. Он читал текст медленно и как бы задумчиво. Выступление получило название «доктрины Трумэна». Это был своего рода манифест американской экспансии. Глава американского правительства оговаривал перед законодателями право вмешиваться в любые процессы, происходящие в мире, если это вмешательство целесообразно с точки зрения правительства США. Оправдывалась военная помощь тем политическим силам внутри любой страны мира, взгляды и политика которых импонировали Вашингтону. Выступление послужило обоснованием массовой военной помощи проамериканским режимам. Логика Г. Трумэна была относительно проста. В небольшом историческом зкскурсе президент отмечал, что Германия и Япония пытались навязать другим странам свой образ жизни и это стало основной причиной того, почему США объявили им войну. Ныне, говорил президент, появилась новая страна, стремящаяся навязать миру свой образ жизни. Такой ход событий вынуждает США принять а качестве основополагающей цели своей политики создание условий, при которых «мы и другие страны были бы

способны обеспечить образ жизни, свободный от принуждения». По существу же речь шла о навязывании другим американского видения мира, то есть «мира по-американски».

«Доктрина Трумэна» провозглашала, что «политикой Соединенных Штатов должна быть поддержка свободных народов, сопротивляющихся попыткам подчинения вооруженным меньшинствам или внешнему давлению». Этот постулат стал основой американской политики на грядущие десятилетия. Широковещательное провозглашение новых задач нужно было американскому правительству, помимо прочего, для того, чтобы получить поддержку общественного мнения и конгресса: сохранение глобальной зоны влияния, создание новых структур, мобилизация военных сил и резкое увеличение экономической помощи (становившейся в то время важнейшим рычагом внешнеполитического воздействия) требовали новых бюджетных расходов.

Даже в написанной в апологетическом по отношению к президенту духе биографии Г. Трумэна говорится, что «доктрина Трумэна» означала по существу «декларацию войны против любого влияния России за пределами границ, установленных в 1945 г.». И далее: «В тексте доктрины был описан кризис, которого не было в природе, в ней описаны злые люди в Кремле, готовые нанести удар по слабой Америке… позднее американцам удалось убедиться, что… слова Трумэна — преувеличение».

Сенатор от Флориды Пеппер заключил, что такая политика уничтожает все надежды на примирение с Россией. Дочери президент признался, что речь довела его до нервного истощения. (Но через девять дней после произнесения речи Трумэн издал Исполнительный приказ № 9835, вводящий в действие Программу проверки лояльности федеральных служащих). Маккартизм получил невероятный шанс. В течение четырех лет были проверены согласно этому указу 3 млн. государственных служащих. Несколько тысяч были вынуждены уйти в отставку, а 212 человек заставили это сделать. При этом не было найдено ни одного признака шпионажа. Жене он пообещал, что «сможет предотвратить создание НКВД или Гестапо». Но в конечном счете вынужден был признаться, что допустил «ужасную ошибку»).

К моменту провозглашения «доктрины Трумэна» США были единственной страной в мире, владевшей ядерным оружием, они не имели конкурентов на морях — у США был самый большой военно-морской флот и несомненно наиболее мощные военно-воздушные силы. Флот и ВВС пользовались базами, расположенными во всех районах земного шара. Алармизм, содержащийся в «доктрине Трумэна», был рассчитан на расширение и без того огромного для мирного времени военного строительства. Речь шла о помощи проамериканским режимам в сумме сотен миллионов, чуть позже масштаб был увеличен, потребовались миллиарды долларов. На установление контроля над Грецией и Турцией Г. Трумэн запросил 400 млн. долл.

И что предлагают американцы? Ачесон: «Необходимо вмешаться в их внутренние дела и выправит ситуацию». И еще: «Я считаю ошибкой думать, что можно в любое время сесть рядом с русскими и решить проблемы». Сенатор Александер Смит: «Вы планируете такую встречу?» — «С ними бесполезно встречаться». Удивительно то, что как раз через несколько дней именно Ачесон встречался с советским руководством в ходе работы Сессии совета министров иностранных дел в Москве, открывшейся 10 марта 1947 г.

Московская сессия

Весной 1947 г. американское руководство определяет свою политику в германском вопросе. В апреле в Москве начались переговоры министров иностранных дел четырех великих держав (СССР, США, Англии и Франции) о выработке мирного договора с Германией. Мирное воссоединение Германии, ее демилитаризация и нейтральный статус не вписывались в стратегическую концепцию Г. Трумэна, добивавшегося зависимости от США ключевых мировых регионов (а не их нейтрализации). Бевин пишет из Москвы, что «мы приблизились к опасной линии отчуждения… Вежливость еще присутствует, нет повышенных тонов, темперамент сдерживается, но все вокруг холодно». Французский министр иностранных дел Бидо: «Вокруг банкеты, встречи, тосты и другие „замерзшие увеселения“, но ясно, что наступает конец эры».