Миры Айзека Азимова. Книга 1
Шрифт:
Богерт вдруг побледнел.
— Межзвездный прыжок?
— В чем дело? — одновременно воскликнули Кэлвин и Лэннинг.
— Расчеты двигателя, которые выдал Мозг… Погодите… Мне кое-что пришло в голову…
Он выбежал из комнаты. Лэннинг поглядел ему вслед и отрывисто сказал:
— Займитесь своим делом, Сьюзен.
Два часа спустя Богерт возбужденно говорил:
— Уверяю вас, Лэннинг, дело именно в этом. Межзвездный прыжок не может быть мгновенным — ведь скорость света конечна. В искривленном
Донован выглядел измученным, да и чувствовал себя так же.
— Всего пять дней?
— Всего пять дней. Я уверен, что не ошибаюсь. Донован в отчаянии огляделся. Сквозь стекло были видны звезды — знакомые, но бесконечно равнодушные. От стен веяло холодом, лампы, только что вновь ярко вспыхнувшие, светили ослепительно и безжалостно, стрелка на циферблате упрямо показывала на нуль, а во рту Донован ощущал явственный вкус фасоли. Он злобно сказал:
— Я хочу умыться.
Пауэлл взглянул на него и ответил:
— Я тоже. Можешь не стесняться. Но если только ты не собираешься купаться в молоке и остаться без питья…
— Нам все равно скоро придется без него остаться. Грег, когда начнется этот межзвездный прыжок?
— А я почем знаю? Может быть, мы так и будем летать. Со временем мы достигнем цели. Не мы — так наши рассыпавшиеся скелеты. Но ведь, собственно говоря, именно возможность нашей смерти и заставила Мозг свихнуться.
Донован сказал не оборачиваясь:
— Грег, я вот о чем подумал. Дело плохо. Нам нечем себя занять — ходи взад-вперед или разговаривай сам с собой. Ты слыхал, как ребята терпели аварии в полете? Они сходили с ума куда раньше, чем умирали от голода. Не знаю, Грег, но с того времени, как снова зажегся свет, со мной творится что-то неладное.
Наступило молчание, потом послышался тихий голос Пауэлла:
— Со мной тоже. Ты что чувствуешь? Рыжая голова повернулась.
— Что-то неладно внутри. Все напряглось и как будто что-то колотится. Трудно дышать. Не могу стоять спокойно.
— Гм-м… А вибрацию ощущаешь?
— Какую вибрацию?
— Сядь на минуту и посиди спокойно. Ее не слышишь, а чувствуешь — как будто что-то где-то бьется, и весь корабль, и ты вместе с ним. Есть, верно?
— Действительно. Что это, как ты думаешь, Грег? Может быть, дело в нас самих?
— Возможно, — Пауэлл медленно провел рукой по усам. — А может быть, это двигатели корабля. Возможно, они переходят на другой режим.
— Зачем?
— Для межзвездного прыжка. Может быть, он скоро начнется, и черт его знает, что это будет.
Донован задумался. Потом сказал гневно:
— Если так,
Примерно через час Пауэлл посмотрел на свою руку, лежавшую на металлическом подлокотнике кресла, и с ледяным спокойствием произнес:
— Дотронься до стены, Майк.
Донован приложил ладонь к стене и сказал:
— Она дрожит, Грег.
Даже звезды как будто превратились в туманные пятнышки. Где-то за стенами, казалось, набирала силу гигантская машина, накапливая все больше и больше энергии для могучего прыжка.
Это началось внезапно, с режущей боли. Пауэлл весь напрягся и судорожным движением привскочил в кресле. Он еще успел взглянуть на Донована, а потом у него в глазах потемнело, в ушах замер тонкий, всхлипывающий вопль товарища. Внутри него что-то, корчась, пыталось прорваться сквозь ледяной покров, который становился все толще и толще…
Что-то вырвалось и завертелось в искрах мерцающего света и боли. Упало…
…и завертелось…
…и понеслось вниз…
…в безмолвие!
Это была смерть!
Это был мир без движения и без ощущений. Мир тусклого, бесчувственного сознания, — сознания тьмы, и безмолвия, и хаоса.
И главное — сознания вечности.
От человека остался лишь ничтожный белый клочок — его «я», закоченевшее и перепуганное…
Потом проникновенно зазвучали слова, раскатившиеся над ним морем громового гула:
— На вас плохо сидит ваш гроб? Почему бы не испробовать эластичные гробы фирмы Трупа С. Кадавра? Их научно разработанные формы соответствуют естественным изгибам тела и обогащены витаминами.
Пользуйтесь гробами Кадавра — они удобны. Помните… вы… будете… мертвы… долго… долго!..
Это был не совсем звук, но, что бы это ни было, оно замерло в отдалении, перейдя во вкрадчивый, тягучий шепот.
Ничтожный белый клочок, который, возможно, когда-то был Пауэллом, тщетно цеплялся за неощутимые тысячелетия, окружавшие его со всех сторон, и беспомощно свернулся, когда раздался пронзительный вопль ста миллионов призраков, ста миллионов сопрано, который рос и усиливался:
— Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
— Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
— Мерзавец ты…
Вверх и вверх по сумасшедшей спиральной гамме поднимался этот вопль, перешел в душераздирающий ультразвук, вырвался за пределы слышимости и снова полез все выше и выше…
Белый клочок снова и снова сотрясала болезненная судорога. Потом он тихо напрягся…
Послышались обыкновенные голоса — множество голосов. Шумела толпа, крутящийся людской водоворот, который несся сквозь него, и мимо, и вокруг, несся с бешеной скоростью, роняя зыбкие обрывки слов: