Миры Айзека Азимова. Книга 6
Шрифт:
— Ламек не подойдет? Это такой геликонский зверек, живущий в горах. На Тренторе они не водятся.
— Ну, если ваш ламек трудится в поте лица, значит, я примерно так же трудился над созданием Главного Радианта.
Амариль нажал кнопку на крышке стола, сработал механизм открытия ящика, и он бесшумно выехал из-под крышки. Юго вынул из ящика черный матовый куб. Селдон с нескрываемым интересом смотрел на него. Принципиальную схему Главного Радианта создал он сам, но сборку осуществлял Амариль — он был мастер на все руки.
Комната постепенно погрузилась в темноту, и прямо в воздухе
— Восхитительно! — не смог удержаться Селдон. — В один прекрасный день, если доживем до него, нужно будет добиться того, чтобы Главный Радиант проецировал целый поток математических символов, отражающих прошлое и будущее. У нас появится возможность выделять в течении этой громадной реки притоки и рукава, направлять их в нужное русло.
— Угу, — буркнул Амариль, — если нам удастся прожить с сознанием того, что наши действия, направленные на то, как бы сделать лучше, не сделают хуже, чем есть.
— Поверь, Юго, еще не было случая, чтобы я лег спать, не подумав об этом. Эта мысль все время гложет меня. И все-таки пока ничего такого не произошло. И не добрались мы покуда до такой возможности. Ты верно сказал: пока мы всего-навсего различаем свет и тьму через обледенелое стекло.
— Точно.
— И как тебе кажется, что ты видишь, Юго? — спросил Селдон, пристально глядя на Амариля. Пристально и немного печально: Амариль стал толстеть. У него даже брюшко появилось. Он проводил слишком много времени у компьютера и Главного Радианта и почти забросил свои каждодневные разминки. Селдон знал, что с женщинами Амариль встречается время от времени, но жены у него не было. Это было ошибкой! Даже «трудоголику» нужны жена и дети, нужно о ком-то заботиться.
И Селдон подумал о том, что он сам до сих пор старается держаться в хорошей форме и что именно Дорс заставляет его не забывать об этом.
— Что я вижу? — переспросил Амариль. — Я вижу, что Империя в беде.
— Империя всегда в беде.
— Да, но теперь дело обстоит более конкретно. Существует вероятность, что беда подстерегает нас в самом центре.
— На Тренторе?
— Может быть. А может быть, на Периферии. То ли случится несчастье здесь у нас — может быть, гражданская война, — то ли далекие Внешние Миры начнут откалываться от Империи.
— Уверен, для определения вероятности как первого, так и второго психоистория не нужна.
— Самое интересное то, что, похоже, это взаимоисключающие события. Либо одно, либо другое. А вероятность того, что то и другое произойдет одновременно, ничтожно мала. Вот, посмотри. Это же твои собственные вычисления. Посмотри!
И они вместе углубились в чтение цифр на дисплее Главного Радианта.
Наконец Селдон проговорил:
— Знаешь, я все-таки не понял, почемуты считаешь эти варианты развития событий взаимоисключающими.
— Я тоже, Гэри, не знаю, почему это так, но в чем тогда ценность психоистории? Грош бы ей была цена, если бы она показывала нам только то, что видно невооруженным глазом. Она должна показывать нам то, чего не видно,понимаешь? А не показывает она нам, во-первых,
Селдон поджал губы, помолчал, потом медленно проговорил:
— Я могу сказать тебе, какой вариант предпочтительнее. Пусть Периферия катится куда подальше, а Трентор остается в покое.
— Серьезно?
— Без вопросов. Мы обязаны сохранить Трентор в неприкосновенности хотя бы потому, что здесь мы работаем.
— Но наше собственное существование нельзя ставить во главу угла.
— Наше — нет, а существование психоистории — можно. Что хорошего для нас выйдет из того, если мы примемся спасать Периферию, а на Тренторе создастся такая обстановка, что мы вынуждены будем прервать работу над психоисторией? Я не говорю, что нас убьют. Я говорю о том, что нам могут не дать работать. А наша судьба напрямую зависит от работы над психоисторией. Что же касается Империи, то отделение Периферии — всего лишь начало распада, который может продлиться очень долго, прежде чем процесс доберется до сердцевины.
— Допустим, ты прав, Гэри, но как можно добиться сохранения стабильности на Тренторе?
— Для начала надо хотя бы подумать об этом.
Оба умолкли, и наконец Селдон признался:
— Знаешь, что-то мне не легче от этих раздумий. А что, если вся Империя — на ложном пути? Причем давно идет по нему, всю свою историю? Знаешь, эта мысль приходит мне в голову всякий раз, когда я говорю с Грубером.
— Кто это — Грубер?
— Мандель Грубер. Садовник.
— А-а-а… Тот самый, что с воплями кинулся тебе на помощь, когда тебя хотели убить?
— Он самый. Я никогда этого не забуду и останусь вечно ему признателен. Ведь он был готов голыми руками защищать меня и не испугался заговорщиков, вооруженных до зубов. Вот это преданность! Но дело не столько в этом. Знаешь, поговоришь с ним — и словно глотнул свежего воздуха. Не могу же я все время разговаривать с придворными и психоисториками.
— Ну, спасибо.
— Не сердись! Ты же понимаешь, что я хочу сказать. Грубер — дитя природы. Он любит ветер, и дождь, и мороз — словом, натуральную погоду. А я тоже по всему этому так скучаю порой.
— А я — ни капельки. И не помер бы, если бы вообще никуда не выходил.
— Ты вырос под куполом. А вот попробуй представить себе, что было бы, если бы Империя состояла из примитивных, промышленно неразвитых миров, живущих земледелием и скотоводством, где плотность населения была бы мала и хватало бы нетронутых участков земли? Разве так не было бы лучше для всех нас?
— Не знаю. На мой взгляд, это было бы просто кошмарно.
— А я выкроил время и попытался оценить такой вот вариант. Такое впечатление, что имеет место нечто вроде неустойчивого равновесия. Малонаселенный мир — ну, такой вот пасторальный, как я только что описал, — либо нищает и вырождается, опускаясь практически до дикарства, либо там происходит индустриализация. Узенькая такая, понимаешь, дощечка — того и гляди, в какую-то сторону откачнется, и почему-то чаще всего выходит так, что перевешивает индустриальный путь развития.