Миры Филипа Фармера. Том 02. Личный космос. За стенами Терры
Шрифт:
Кикаха тихо велел спутникам держаться позади него, затем медленно развернул дрожавшего жеребца и не спеша, почти шагом, направился обратно. Львы кинулись следом, но, сделав несколько прыжков, остановились, свирепо рыча и сверкая глазами. Они не стали продолжать погоню. Позади них лежала наполовину обглоданная туша дикого полосатого осла, и у них не было желания гоняться за незваными гостями.
На четвертый день они увидели торговый караван тишкветмоаков. Кикаха скакал в полумиле от него. Его не могли узнать с такого расстояния, и, пользуясь этим, он хотел собрать о караване по возможности больше сведений. Кикаха не мог
Анана боялась, что Петоток воспользуется случаем и убежит с караваном. Но Кикаха не расставался с луком, а их спутник не раз уже видел его мастерство в обращении с оружием.
Караван состоял из сорока огромных фургонов. Для дальних перевозок тишкветмоаки предпочитали двухъярусные десятиколесные повозки. Каждый фургон тянула упряжка из сорока мулов, более крупных, чем першероны. Рядом катили небольшие фургончики, оборудованные под спальни и столовые для охранявших караван кавалеристов. Кикаха насчитал около пятидесяти охранников. Позади тянулась вереница запасных лошадей для кавалерии и сменных мулов для повозок. Всего в караване оказалось около трехсот пятидесяти мужчин, женщин и детей.
Кикаха по-прежнему сохранял выбранную им дистанцию, изучая каждую деталь.
— Что ты об этом думаешь? — спросила его Анана.
Он усмехнулся:
— Караван пройдет в двухстах милях от гор хроваков. Он будет добираться туда чертовски долго, поэтому мой план не очень практичен. К тому же он слишком смел. И еще надо учесть, что с нами едет Петоток.
Дав немного поуговаривать себя, он рассказал ей о своем плане. Поначалу Анана решила, что он спятил. Но после недолгих размышлений признала, что риск и нестандартность идеи действительно могут привести к успеху — если только им очень повезет. Но, как Кикаха уже сказал, приходилось брать в расчет Петотока.
Несколько раз, улучив момент, когда тишкветмоак удалялся по нужде, Анана заводила разговор о его убийстве. Она твердила, что их спутник опасен, что он может вонзить в их спины нож при любом удобном случае, не говоря уже о предательстве в обмен на свободу и жизнь. Кикаха соглашался с ней, но не желал совершать неоправданное убийство. Он подумывал, не оставить ли Петотока в прерии, но боялся, что его поймают преследовавшие их Звонари.
Беглецы удалились от каравана и пару дней двигались параллельным курсом на расстоянии трех-четырех миль. По ночам они отъезжали еще дальше, поскольку Кикаха не хотел, чтобы караванщики застали их врасплох. На третий день он решил оставить караван и отправиться на юг.
Под вечер, заметив в небе блестящую точку, их маленький отряд помчался к группе редких деревьев, которые могли прикрыть их густыми кронами. Привязав лошадей к кустам, они прокрались в высокой траве на вершину холма и начали следить за караваном.
Тишкветмоаки находились довольно далеко, и трое беглецов едва различали фигуры людей. Самолет опустился перед первым фургоном и завис в футе от земли. Караван остановился.
Через какое-то время у самолета собралась группа людей. Даже с такого расстояния Кикаха видел, как они яростно махали руками. Но торговцы протестовали напрасно. Когда они вернулись к фургонам, начался тщательный обыск, который длился весь день. Тишкветмоаки работали не покладая
— Хорошо, что мы отказались от моего плана, — заметил Кикаха. — Нас бы уже нашли! Я смотрю, твои Звонари — довольно доскональные парни!
Ту ночь они провели в густых зарослях кустарника. О горячем ужине и костре пришлось на время забыть.
Утром Кикаха подполз к каравану и увидел, что самолет улетел. Тишкветмоаки, вставшие, очевидно, на рассвете, уже заканчивали погрузку и сборы. Он вернулся на ночную стоянку и разбудил дремавшую Анану.
— Теперь, когда Звонари обыскали караван, они вряд ли повторят подобную проверку. Мы могли бы осуществить наш замысел. Вот только Петоток…
Тем не менее Кикаха решил повременить с путешествием на юг. Они продолжали двигаться вблизи каравана. Ему казалось, что Звонари какое-то время не будут появляться в этих местах.
На пятый день, оставив Анану и Петотока под двумя деревьями на южном склоне холма, Кикаха отправился поохотиться и через пару часов вернулся с небольшим оленем в седле. Его спутники по-прежнему находились там, где он их оставил. Однако Кикахе не понравилась поза тишкветмоака, который неуклюже растянулся на спине. Его рот был открыт, глаза неподвижно застыли. Из солнечного сплетения торчала рукоятка ножа.
— Этот лебляббий напал на меня! — заявила Анана. — Он хотел овладеть моим телом! И когда я отказалась удовлетворить его похоть, он попытался силой добиться своего!
Это верно, Петоток иногда посматривал на Анану с явным вожделением, но так поступал бы любой мужчина. Однако он никогда не тянул к ней руки и не выказывал никаких намеков. Возможно, он не упустил бы своего при удобном случае, но Кикахе не верилось, что Петоток посмел силой домогаться Ананы. Он боготворил ее и всегда смущался, оставаясь с ней наедине.
С другой стороны, Кикаха не хотел предъявлять Анане обвинений в убийстве и лжи. Дело сделано, и уже ничего не поправишь. Поэтому он просто сказал:
— Вытащи нож и вытри его о траву. Мне всегда было интересно, что ты сделаешь, если я сообщу о желании обладать тобой. Теперь я это знаю.
Она удивила его своим ответом:
— Ты — не он. Да и тебе ничего не докажешь, пока не покажешь, правда?
— Нет, не правда, — жестко ответил Кикаха и с любопытством взглянул ей в лицо.
По словам Вольфа, властители не имели понятия о морали — вернее, большая часть их расы. Анана была исключительно красивой женщиной. И вряд ли она отказалась от любовных утех. Тем не менее тысячелетия могли покрыть ее чувства толстой коркой льда. Он знал, что наука властителей преодолела фригидность. Но могла ли такая привлекательная женщина сохранить свою страстную натуру через сотню веков?
С другой стороны, Вольф говорил, что, несмотря на опыт и меры предосторожности, каждый властитель жил одним днем. Подобно людям, они плыли в потоке событий и времени. Их память тоже являлась глубоким омутом, в котором воспоминания лишь изредка всплывали на поверхность. И хотя тоска и скука одолевали их значительно чаще, чем так называемых смертных, они не страдали от пресыщенности чувств. Самоубийства среди них случались намного реже, чем в сопоставимой группе людей. Но это могло объясняться и тем, что склонные к самоубийству властители покончили с собой несколькими тысячелетиями ранее.