Миры Клиффорда Саймака. Книга 11
Шрифт:
— Никодемус! — крикнул он. — Никодемус!
Его голос гулко ударился о стены, словно волшебным образом проснулось древнее эхо, молчавшее в течение долгих-долгих лет.
Он услышал топот бегущих ног, распахнулась дверь, и вбежали трое роботов.
— У нас гость, — сказал Езекия. — Он ранен, и мы должны о нем позаботиться. Один из вас пусть бежит к дому и найдет Тэтчера. Скажет ему, что нам нужны еда, одеяла и что-нибудь, чтобы развести огонь. Другой пусть разломает что-нибудь из мебели и сложит в камин. Все дрова снаружи намокли. Но постарайтесь выбрать что похуже. Старые табуретки,
Он слышал, как они вышли, как хлопнула входная дверь, когда Никодемус бросился сквозь грозу к дому.
Езекия присел на корточки у скамьи и не спускал глаз с человека. Тот дышал ровно, и лицо покидала бледность, видимая даже сквозь загар. Из пореза сочилась кровь, текла по лицу. Езекия подобрал конец промокшей рясы и осторожно отер кровь.
Он ощущал в себе глубокое, прочное чувство умиротворения, завершенности, сострадания и преданности человеку, лежащему на скамье. Может быть, подумал он, это истинное назначение людей — или роботов, — обитающих в стенах этого дома? Не тщетные поиски истины, но оказание помощи в трудную минуту людям — своим собратьям? Хотя он понимал, что это не верно. На скамье лежал не его собрат, он не мог быть его собратом; робот — не собрат человеку. Но если, думал Езекия, робот заменил человека, занял место человека, если он придерживается обычаев человека и пытается продолжать дело, которое человек забросил, разве не может он называться собратом человека?
И ужаснулся.
Как мог он помыслить, что робот может быть собратом человеку?
«Тщеславие!» — мысленно вскричал он. Чрезмерное тщеславие станет его погибелью — его проклятием; и он опять ужаснулся: разве робот достоин хотя бы проклятия?
Он ничтожество, ничтожество и еще раз ничтожество. И однако же подражает человеку. Он носит рясу, он сидит, не нуждаясь ни в одежде, ни в том, чтобы сидеть; он бежал от грозы, хотя ему незачем бежать от сырости и дождя. Он читает книги, которые написал человек, и он ищет понимания, которое человек не сумел найти. Он поклоняется Богу — и это, подумал он, быть может, самое большое кощунство.
Он сидел на полу возле скамьи, и его переполняли страдание и ужас.
Глава 8
Он не узнал бы брата при случайной встрече, сказал себе Джейсон. Стан был тот же и гордая, внушительная осанка, но лицо скрывала блеклая, с проседью, борода. И кое-что еще — холодное выражение глаз, напряженность в лице. С возрастом Джон не стал мягче; годы его закалили и сделали жестче, и придали печаль, которой раньше не было.
— Джон, — проговорил он и остановился на пороге. — Джон, мы так часто думали… — и замолчал.
— Ничего, Джейсон, — сказал его брат. — Марта тоже меня не узнала. Я изменился.
— Я бы узнала, — отозвалась Марта. — Чуть позже, но узнала бы. Это из-за бороды.
Джейсон быстро пересек комнату, схватил протянутую руку, другой рукой обнял брата за плечи, привлек к себе и крепко прижал.
— Рад тебя видеть, — сказал он. — Так хорошо, что ты вернулся. Уж очень долго тебя не было.
Они отстранились и мгновение постояли, молча глядя друг на друга, и каждый старался разглядеть
— Ты хорошо выглядишь, Джейсон. Я знал, что так и будет. Ты всегда умел о себе позаботиться. И еще о тебе заботится Марта. Мне говорили, что вы остались дома.
— Кто-то должен был остаться, — ответил Джейсон. — Здесь хорошо жить, мы были здесь счастливы.
— Я о тебе часто спрашивала, — сказала Марта. — Я всегда спрашивала, но никто ничего не знал.
— Я был очень далеко. У центра Галактики. Там что-то есть… Я подобрался к центру ближе, чем кто-либо. Мне говорили, что там — или, вернее, что там может быть. Хотя что именно, они толком не знали. Мне нужно было туда добраться и посмотреть. Кому-то надо было отправиться, точно так же, как кто-то должен был остаться дома.
— Давай сядем, — сказал Джейсон. — Тебе нужно многое нам рассказать, так расположимся поудобней. Тэтчер что-нибудь принесет, и мы поговорим. Джон, ты голоден?
Брат покачал головой.
— Может, выпьешь чего-нибудь? Из старых запасов ничего не осталось, но наши роботы неплохо делают нечто вроде самогона. Если его правильно выдерживать и хранить, он вполне хорош. Мы пробовали делать вино, но безуспешно. Почва не та, и тепла не хватает. Скверное получается.
— Потом, — сказал Джон. — Сначала я вам расскажу. Потом можно будет и выпить.
— Ты нашел то зло, — проговорил Джейсон. — Несомненно. Мы знаем, что там есть некое зло. Несколько лет назад до нас дошли слухи. Никто не знал, что это, — и зло ли это на самом деле. Единственное, что мы знали, — у него дурной запах.
— Это не зло, — сказал Джон. — Нечто худшее, чем зло. Глубочайшее безразличие. Безразличие разума. Разум, утративший то, что мы называем человечностью. Или никогда ее не имевший. Но это не все. Я нашел Людей.
— Людей! — вскричал Джейсон. — Не может быть! Никто понятия не имел…
— Разумеется, никто не знал. Но я их нашел. Они живут на трех планетах, близко друг от друга, и дела у них идут очень здорово, пожалуй, даже слишком здорово. Они не изменились. Они такие же, какими были мы пять тысяч лет назад. Они прошли до логического конца тот путь, по которому мы шли пять тысяч лет назад, и теперь возвращаются на Землю. Они на пути к Земле.
В окна неожиданно ударили потоки воды, принесенные ветром. Ветер завыл и загулял среди карнизов.
— Гроза началась, — сказала Марта. — Какая сильная.
Глава 9
Она сидела и слушала голоса книг — или, скорее, голоса людей, что написали все эти книги. Странные, серьезные, далекие, звучащие из глубин времени; то было будто отдаленное бормотание голосов мудрых людей, без слов, но полное значения и мысли. Она никогда бы не поверила, сказала себе девушка, что может быть так. Деревья говорили словами, цветы несли смысл, и маленький лесной народец тоже часто с ней разговаривал, и в журчании реки и бегущих ручьев улавливалась музыка и очарование, превосходящее всякое понимание. Но это потому, что они живые — да, даже реку и ручейки можно считать живыми существами. Возможно ли, чтобы книги тоже были живыми?