Миры Клиффорда Саймака. Книга 12
Шрифт:
— Тем не менее вы не рассказали Мэри о себе. И не ответили на ее вопрос.
— Она стала бы жалеть меня, это невыносимо. А вот вы меня никогда не жалели.
— Не жалел, — подтвердил Лэнсинг.
— Эдвард, забудем про высокомерие Нам пора идти дальше.
— Тогда вперед. Нельзя понапрасну терять время. Мне так не хотелось оставлять Мэри, я едва удерживаюсь от того, чтобы не повернуть назад.
— Три дня, и мы вернемся к ней. С ней ничего не случится. Четыре дня — максимум.
Им не удалось найти дров по дороге. Ночевать пришлось без костра.
Ночь была по-своему прекрасна —
Лэнсинг чувствовал, как ночь заполняет все его существо холодной жесткой красотой. Однажды ему показалось, что он слышит что-то похожее на вой. Звук донесся с юга и напоминал голос того огромного несчастного зверя, который стенал в холмах над городом и на утесе в бедлендах. Лэнсинг прислушался, но звук больше не повторился.
— Вы что-нибудь слышали? — спросил он Юргенса. Робот ответил отрицательно.
Задолго до рассвета Юргенс разбудил своего спутника. Луна висела на западе низко над горизонтом, звезды на востоке меркли.
— Съешьте что-нибудь, — предложил Юргенс, — и в путь.
— Мне хватит глотка воды. Я поем на ходу.
К полудню вновь появились дюны — маленькие поначалу, постепенно они становились все выше и выше. Их окружал мир движущегося желтого песка; бледно-голубой купол неба нависал над бесконечной песчаной поверхностью. Склоны становились все круче, казалось, путники карабкались прямо в синее небо. Узкая полоска неба над северным горизонтом приобрела более темный оттенок; по мере того как путешественники преодолевали дюны, борясь с осыпающимся песком, темная полоса захватывала все большую часть неба, синий цвет вверху сменялся черным.
С севера доносилось неясное приглушенное бормотание. Звук становился громче.
Вскарабкавшись на вершину огромной дюны, Юргенс остановился, дожидаясь Лэнсинга. Тяжело дыша после подъема, Лэнсинг встал на гребень рядом с роботом.
— Похоже на гром. Кажется, там, впереди, собирается гроза, — сказал Юргенс.
— Судя по цвету неба, похоже, но это облако не похоже на грозовую тучу. Я никогда не видел тучи с совершенно ровным краем. При грозе облака обычно клубятся.
— Мне показалось, что я видел вспышку, — не саму молнию, а скорее отблеск, отсвет зарницы.
— Должно быть, облака отразили далекую молнию, — предположил Лэнсинг.
— Что же, скоро мы выясним, что там происходит. Вы готовы идти дальше или лучше немного отдохнуть?
— Идемте, — решил Лэнсинг. — Я скажу, если мне нужен будет отдых.
К середине дня огромная черная туча занимала уже полнеба. Местами она отливала багрянцем. Зрелище устрашающее. Все неподвижно; не было обычных в грозу рваных, гонимых ветром туч, хотя, когда Лэнсинг останавливался, ему казалось, что он замечает внизу еле уловимое перемещение. Будто тонкая пленка скользила по черноте неба, подобно воде, сбегающей в летний ливень по оконному стеклу. Туча наводила на мысль о неистовом буйстве стихии, грозила бурей. Но никаких реальных проявлений урагана или его предвестий, за исключением молний, разрывающих темноту неба, заметно не было. Раскаты грома гремели непрерывно.
— Никогда не видел ничего подобного! —
— Хаос? — предположил Лэнсинг.
Он вспомнил хаос или, скорее, впечатление хаоса (Лэнсинг сомневался в реальности тогдашних ощущений), мелькнувшее перед ним на горе из звезд над Вселенной. Даже того мимолетного взгляда на абсолютный вселенский хаос довольно, чтобы не обнаружить никакого сходства с тем что сейчас предстало его взору.
— Но вопрос остается прежним — сказал Юргенс. — Что такое Хаос?
Лэнсинг не пытался ответить на вопрос робота.
Склоны дюн, по которым карабкались путники, становились все круче и круче, путь на север все труднее. Горизонт впереди, казалось, слева и справа загибался кверху, будто впереди их ждала полукруглая вершина чудовищной дюны, уходящей в черноту, поглотившую полнеба.
День уже клонился к вечеру, когда они наконец достигли вершины песчаной горы Лэнсинг в изнеможении рухнул на песок и прислонился к огромному валуну. Валун? — вдруг осознал он Здесь, где до сих пор им встречались одни пески? Он еле поднялся на ноги: его пошатывало от усталости. Да, действительно, камень, и не один — целый ряд чуть ниже гребня дюны. Лежали в песке, будто кто-то, может, много веков назад аккуратно выложил их там.
Юргенс, расставив ноги и опершись для равновесия на костыль, стоял на вершине и смотрел вперед. Слева и справа склоны дюн подковой охватывали все видимое пространство. Прямо перед ними поверхность резко обрывалась вниз, склон дюны круто уходил на головокружительную глубину, к основанию громадной массивной тучи, вздымавшейся, насколько хватал глаз, в стороны и вверх.
Лэнсинг понял, что перед ними вовсе не туча, хотя затруднялся определить, что же это. Стена кромешной тьмы смыкалась внизу с песчаными склонами дюны и уходила высоко в небо. Лэнсингу пришлось задрать голову, чтобы увидеть ее верхний край.
Молнии под аккомпанемент оглушительных ударов грома с прежней яростью прочерчивали черную поверхность. Лэнсинг видел перед собой, или ему казалось, что он видит, исполинскую плотину, поверх которой низвергался чудовищный водопад тьмы. Поверхность его была настолько непроницаемой, что самого движения вниз человеческий глаз не улавливал, но возникало ощущение, подобное гипнотическому, что движение все-таки есть. Неожиданно Лэнсинг понял, что слышит не только раскаты грома, но и страшный рев низвергающейся субстанции, — звук, напоминающий грохот Ниагарского водопада, шум падения чего-то с чудовищной высоты, из одной неизвестности в другую. Ему казалось, что от этого рева сама земля содрогается у него под ногами.
Лэнсинг повернулся к Юргенсу. Робот его явно не замечал: тяжело облокотившись на костыль, он впился глазами в черноту, застыл, загипнотизированный ею.
Лэнсинг снова перевел взгляд на черную стену перед ними; теперь она еще больше походила на плотину Сначала облако, затем плотина, интересно, во что еще оно превратится?
В одном он был уверен — это не ответ, который они искали, даже не ключ к разгадке. Как куб и двери, машина и поющая башня, открывшееся их взгляду явление, может быть, и не полностью лишено смысла, но оно не несет информации для людей, ибо недоступно восприятию человеческого ума.