Миры Клиффорда Саймака. Книга 18
Шрифт:
Пишу вам, поскольку не хочу, чтобы они оказались утраченными навсегда, и молю Бога, чтобы вам удалось найти по моему описанию точное место…
Письмо предназначалось тому самому музею, откуда он выкрал коллекцию. Но он не отправил его — может, не было сил встать, а рядом никого не оказалось; может быть, не хватило денег на марку, а смерть уже стояла у порога.
Вместе с остальными пожитками письмо Хиклин обнаружил в старом чемоданчике Фернесса — собрате того, в котором покоились
Пустой дождливый день, делать было совершенно нечего, хотелось просто найти сухое место, чтобы скоротать время. И странное ребячество, заставившее его вступить в торги — с начальной цены в 25 центов, которая так и не возросла, поскольку других претендентов на чемодан не нашлось.
Покуривая, Хиклин вспоминал, как ему захотелось прикинуться рассеянным и уйти, оставив чемоданчик в зале. Но неизвестно зачем он все-таки притащил его в свою комнату. Дел в тот вечер не было, он полез в чемодан и обнаружил письмо. Письмо заинтриговало его, и он стал собирать сведения о человеке по имени Стивен Фернесс.
И вот он здесь, возле реки, рядом с потрескивающим костром, слушает пение козодоя — он, единственный на свете, кто хотя бы примерно знает, где укрыты похищенные нефриты; наверное, один из немногих, кто вообще слышал о краже.
Даже по сей день, рассудил Хиклин, нефриты еще нельзя продать без риска. Могут сохраниться документы, да и музей стоит и поныне.
Но лет через пятьсот, через тысячу — никаких проблем не возникнет. Кража забудется, сведения о ней надежно затеряются в архивах.
Неплохой старт для второй жизни. Бриллианты или, скажем, рубины таких усилий не стоят. Нефриты — дело другое. Это — произведения искусства. Конверторы могут выпускать бриллианты тоннами, правда, точно так же они могут штамповать и нефриты, но предметы искусства им не воспроизвести.
Человек, подмигнул себе Хиклин, должен соображать, на что ставить, собираясь жить вечно.
Трубка захлюпала — табак прогорел. Он вынул ее изо рта и выбил пепел о каблук сапога. Затем поставил удочки, завтра будет рыба, осталась еще мука, так что лепешками он обеспечен. Хиклин поднялся и пошел к байдарке за шерстяным одеялом.
Крепкий сон, плотный завтрак — и снова на поиски острова с двумя соснами на берегу и отмелью, по очертаниям схожей с рыболовным крючком. Хотя, конечно, вряд ли отмель сохранилась в прежнем виде, зато сосны вполне могли остаться.
Он постоял у воды и взглянул на небо. Там не было ни единого облачка, мерцали звезды, почти полная луна висела над восточными скалами. Он вдохнул свежий воздух — чистый, чуть прохладный. Чудный будет завтра денек.
Глава 16
Стоя на тротуаре, Дэниэл Фрост проводил
Он вздохнул и стал подниматься по истертым ступенькам обратно в квартиру, но на полпути остановился и снова вышел на улицу.
Слишком ночь хороша, объяснил он себе, чтобы сидеть дома. Однако не в ночной красоте было дело, да и какая красота тут, в этом обшарпанном квартале?!
Не хотелось возвращаться в опостылевшие стены. Надо переждать, пусть память о вечере немного притупится…
Раньше Фрост никогда не думал, насколько же убого его жилье, до сегодняшнего вечера не думал — пока не вернулся из парка после встречи с Гиббонсом. А потом все вдруг волшебно изменилось — благодаря Энн. Да, он потратил сумасшедшие деньги на свечи и розы, но не они превратили жалкий угол в некое человеческое обиталище. Это все Энн, она придала его жилью тепло и уют.
В чем же дело? Почему сегодня его ужаснула эта жалкая комната? Не он один живет так, жить так — разумно. Есть крыша над головой, есть где уединиться, где приготовить себе пищу, где отдохнуть. Что еще? Комфорт? Какой комфорт, когда его интересует лишь рост вклада на счету!
Или не комната виновата, а сама эта жизнь вдруг показалась ему пустой и убогой? Но как так может быть, когда существует цель? Бессмертие!
Улица тонула во мраке, нарушаемом лишь редкими фонарями. Скучные дома по обеим сторонам казались мрачными призраками из прошлого — обветшалые строения, давным-давно утратившие свою прежнюю гордость, если та была им свойственна когда-либо.
Он шел по улице, и его шаги грохотали на всю округу, словно колотушка ночного сторожа. Дома стояли темные, лишь кое-где горел свет. Казалось, он — единственный пешеход на всей земле.
«Сидят по домам, отчего?» — задумался Фрост. А куда пойдешь? Кафе, концерты, спектакли — все денег стоит.
Хочешь следующий раз жить припеваючи — будь любезен не сори деньгами.
Пустынная улица и пустая комната — все, что нынешняя жизнь оставляет человеку.
Но не ошибся ли он? Не ослепило ли его сияние будущей жизни? Всегда один. И дома, и на улице.
Из дверного проема, к которому приближался Фрост, возникла человеческая фигура.
— Мистер Фрост? — осведомился незнакомец.
— Да. — Фрост остановился. — Что вам угодно? В голосе незнакомца было что-то неприятное — какая-то наглость или, может быть, плохо скрытое высокомерие. Человек подошел ближе, но на вопрос Фроста не отвечал.
— Если вы не против, — начал Фрост, — я бы…
В этот миг что-то ужалило его в шею, боль была острой, горячей. Он поднял руку, чтобы смахнуть это что-то, но рука почему-то отяжелела и поднялась лишь до пояса. Кажется, он стал опускаться на землю, подламываясь на бок в медленном падении — словно прислонялся к ускользающей опоре. Странно, но это его ничуть не встревожило, отчего-то он был уверен, что ничего страшного нет, и он не ушибется о тротуар — все так медленно и мягко…