Миры Клиффорда Саймака. Книга 7
Шрифт:
— Она по-прежнему там. А что это, я не догадываюсь точно так же, как и прежде.
Женщина убрала оружие в кобуру. Засветив фонарик, Хортон вступил в здание первым.
Внутри было темно и пыльно. Вдоль стен торчала полуразвалившаяся мебель. Какая-то мелкая зверюшка пискнула, объятая ужасом, и метнулась через комнату, ускользнув смазанной тенью во тьму.
— Мышь, — предположил Хортон.
— По всей вероятности, нет, — спокойно ответила Элейн. — Мыши — это принадлежность Земли, по крайней мере так нас уверяют старые детские стишки. Например, такой: «Побежала мышка-мать, стала кошку в няньки звать…» 2
2
Стихи
— Выходит, детские стишки дожили до вашей эпохи?
— Некоторые дожили. Подозреваю, что далеко не все…
Перед ними была запертая дверь. Но едва Хортон толкнул ее рукой, она обрушилась за порог грудой хлама. Подняв фонарик, он осветил следующую комнату. И комната словно вспыхнула. Ослепительный золотой блеск ударил им в лица — они поневоле отступили на шаг-другой. Хортон опустил фонарик, потом стал медленно поднимать снова. Блеск появился опять, но на этот раз они сумели разобрать, что именно блестит. В центре комнаты, занимая ее почти целиком, стоял куб.
Отражение было все еще слишком ярким — пришлось снова опустить фонарик. Затем Хортон осторожно переступил порог. Теперь куб больше не отражал лучи, а, напротив, словно поглощал их, впитывал и рассеивал по всему своему объему. Казалось, что куб осветили изнутри.
В освещенном пространстве лежало, как бы ни на что не опираясь, некое существо. Существо — вот и все, что можно было сказать, более подробное описание не приходило в голову. Оно было огромным, заполняло собою куб почти без остатка, тело уходило за пределы видимости. На мгновение возникло ощущение глыбы, но не просто аморфной глыбы. В ней ощущалась жизнь, что-то в изгибе линий тела безотчетно подсказывало: глыба живая. То, что казалось головой, склонялось на то, что казалось грудью. А тело, все тело — но тело ли? — было покрыто замысловатым, будто выгравированным узором. Как рыцарские латы, мелькнула мысль, как драгоценный образчик кузнечного искусства.
Элейн, подойдя вплотную к Хортону, выдохнула восхищенно:
— Что за красота!
Хортон замер, парализованный удивлением пополам с испугом, но, наконец, выговорил:
— У него есть голова. Чертова бестия живая…
— Она не шевелится, — сказала Элейн. — А была бы живая, должна бы шевельнуться. Как только на нее упал свет, она бы шевельнулась.
— А может, спит?
— Не похоже, что спит.
— Она наверняка живая, — настаивал Хортон. — Вы ее чувствовали. Это и есть та странность, которую вы чувствовали. И вам по-прежнему непонятно, что это такое?
— Совершенно непонятно. Ни о чем подобном я никогда не слышала. Ни легенд, ни старых сказок. Вообще ничего. И оно такое красивое. Ужасное и одновременно красивое. Взгляните на эти изящные, сложные узоры. Это его одежда — нет, теперь я понимаю, что не одежда. Узоры на чешуе…
Хортон попытался хотя бы представить себе общие контуры тела, но потерпел неудачу. Раз за разом он начинал прослеживать какую-нибудь линию, и до поры все шло хорошо, но затем линия неизменно терялась, растворяясь в заполняющем куб золотом сиянии и путанице перевитых форм самого существа.
Тогда он попробовал подступиться к кубу на шаг ближе для более
— Тут ничего нет, — заметила Элейн, — и все-таки что-то есть. Мы же видим куб и существо в кубе…
Хортон отступил на шаг, и в тот же самый момент золотистость, объявшая куб, как бы выпрыгнула из него и охватила их обоих. Они как бы сделались частью куба и существа, весь мир уплыл куда-то в золотой дымке, и на мгновение они остались вдвоем, только вдвоем, отрешенные от времени и от пространства. Элейн стояла совсем, совсем близко, и довольно было опустить глаза, чтобы увидеть заново розу, вытатуированную у нее на груди. Он потянулся к розе рукой и произнес:
— Красиво…
— Спасибо, сэр, — сказала она.
— Вы не против, что я обратил внимание на розу? Она покачала головой.
— Я уже была почти разочарована тем, что ты ее упорно не замечаешь. Следовало бы догадаться, что она там специально для того, чтобы привлекать внимание. Роза задумана как магнит, притягивающий взгляды…
Глава 19
— Вот, полюбуйтесь, — пригласил Никодимус. Наклонившись, Хортон различил слабенький след, выбитый зубилом по периметру контрольной панели.
— На что любоваться? Не вижу ничего особенного. Разве то, что ты ухитрился почти не сдвинуться с места.
— В том-то вся и загвоздка. Я ничего не могу сделать. Зубило вгрызается в камень на два-три миллиметра, а потом он твердеет. Будто это не камень, а металл, только самый внешний слой подъела ржавчина.
— Но это вовсе не металл!
— Совершенно верно, это камень. Я проверял и другие участки скальной поверхности. — Он показал на скалу: там и сям на ней виднелись царапины. — Повсюду то же самое. Самый верхний слой немного выветрен, а глубже, куда выветривание не добралось, камень неправдоподобно тверд. Словно молекулы связаны куда прочнее, чем положено по законам природы.
— Где Плотояд? — осведомилась Элейн. — А вдруг он знает что-нибудь на этот счет?
— Весьма сомневаюсь, — сказал Хортон.
— Я его выпроводил, — заявил Никодимус. — Порекомендовал ему убираться ко всем чертям. Он дышал мне в спину и торопил меня…
— Ему так нестерпимо хочется расстаться с этой планетой, — сказала Элейн.
— Кому бы не захотелось? — откликнулся Хортон.
— Мне его от души жаль, — продолжала Элейн. — Неужели его в самом деле никак нельзя взять на корабль? Разумеется, в случае, когда все другие средства будут исчерпаны…