Миры обетованные
Шрифт:
— Гравитация! — пожаловалась я. — Она заставляет меня чувствовать себя так, словно я — старуха!
Джефф гладил мои влажные волосы. Минутудругую он молчал, потом спросил:
— А сколько тебе лет на самом деле, Марианна?
— Двадцать два.
Я догадывалась, что Хокинс старше меня лет на десять.
— Наверное, во всей университетской докторантуре нет никого моложе тебя, — с восхищением заметил Джефф.
— Я-то пока в докторантуре по их тематике, — попыталась я объяснить Джеффу разницу между учеными степенями, которые присваиваются на планете и на орбите. —
Он опустил ладонь, гигантскую и очень нежную, мне на лицо и стал ощупывать его пальцами, словно слепой.
— Когда мне было столько, сколько тебе, со мною случилась пренеприятнейшая история. Девять лет назад. Я заканчивал университет, шла последняя четверть, и вдруг я обнаружил, что мною не сдан один зачет по физическому воспитанию. В зачетке нет подписи преподавателяинструктора по борьбе.
И началось! Сплошное расстройство! В университете, на потоке, я не чувствовал себя слабее кого-либо из парней, но проигрывал матч за матчем. Не мог выиграть ни одной схватки. Я резво начинал, набирал очки, но в результате всё заканчивалось плачевно.
В конце концов, отчаявшись, я обратился к врачам, и они нашли, что я нахожусь в отличной физической форме. Тогда я отправился на консультацию к тренеру. Он усадил меня на стул и высказал вроде бы очевидную вещь; в нашей группе каждый из моих соперников на несколько лет моложе меня. До восемнадцати-двадцати лет твой организм растет, развивается, затем наступает пора равновесия, стабилизации. — Джефф выдержал долгую паузу. — А когда ты переваливаешь за двадцать, ты начинаешь потихоньку умирать.
— Вот спасибо, утешил! — воскликнула я. — Ты заслужил мои аплодисменты.
Джефф коснулся пальцем моей груди.
— Самое забавное, что по отношению ко мне эта теория была ошибочна. Просто не применима.
— Именно по отношению к тебе? То есть?
— Ну, я сдавал свои, позиции день ото дня. Дошло до того, что меня направили к эндокринологу. Творилось невероятное. Туфли неожиданно стали мне жать, а рубашки стали малы.
— Ты продолжал расти? — спросила я.
— Верно. У меня обнаружили редчайшую форму акромегалии. Гипофиз — как у подростка. Я продолжал расти и после двадцати, поэтому-то и вымахал в такую громадину. И успел добавить ещё одиннадцать сантиметров, прежде чем врачи ухитрились остановить мой рост.
Я погладила Джеффа там, где это было ему особенно приятно.
— В свои двадцать наш мальчик был покороче? Джефф засмеялся и принялся гладить меня.
— Может, попробуем, как нормальные люди? Ляжем?
— Только я сверху. — Мне не хотелось ложиться на песок. С детства я слышала столько ужасных историй о зыбучих песках!
Утром я попыталась связаться с Ново-Йорком с помощью нью-йоркского оператора. И получила факс — отпечатанное на бланке извещение о том, что телефонная связь с Ново-Йорком осуществляется по предварительному заказу и подвергается прослушиванию цензором. На экране появился хмурый мужчина-оператор.
— Служба безопасности, — сказал он мне. — Ваше имя и шифр.
— Извините, ошиблась
С экрана телекуба на меня глядел усталый человек.
— Прежде чем вы что-либо произнесете, — предупредил он, — имейте в виду, что разговор прослушивается и записывается на пленку.
— Понятно, — кивнула я. — Мне нужно получить от вас кое-какую информацию.
— Располагайте мною.
— У меня — гражданство Миров, — представилась я. — Путешествую по Европе. Сейчас нахожусь в Испании. Попыталась дозвониться до Ново-Йорка, а в ответ последовал какой-то вздор о цензуре. Что происходит?
— Обстановка накаляется, вот что происходит. Вы можете попробовать заказать разговор с НовоЙорком через Токио, а японцы выведут вас на Ново-Йорк через Учуден. Если, конечно, там сидят грамотные операторы и если правильно рассчитают фазовый угол. Я бы мог подсказать вам оптимальное время для звонка, — предложил человек из Кейпа.
— Да нет. Спасибо. Собственно, звонок не носит конфиденциальный характер. Скажите, а если бы я была гражданкой США, они бы и в этом случае прослушивали разговор? — спросила я.
— По закону — нет, если бы звонили на орбиту другому гражданину США. Правда, сейчас в Мирах их меньше дюжины.
— Так мало? А как же туристы?
Человек мрачно усмехнулся с экрана.
— Да уж, не слишком много информации доходит до Испании, — сказал он. — Последний турист вернулся на Землю две недели назад. И больше мы не в состоянии их принимать. Тут есть ещё одна загвоздка, причем она будет посерьезней, чем проблема с цензурой. Вы, должно быть, знаете, что мы вынуждены покупать топливо для ракет на стороне? С тех пор, как прекращены торговые контакты с корпорацией «Сталь США».
— Знаю, — ответила я.
— Тридцать первого декабря американское правительство ввело ценовой контроль на поставки дейтерия. Надо полагать… на самом деле уже существует длинная инструкция, расписывающая — что именно подлежит контролю. На Кейпе фактически все, за исключением самого полета. За каждый чих мы платим по фиксированным ценам, притом, что цена на билет устанавливается не нами, а властями США! Нам только не хватало ещё в этой ситуации возить их туристов! — Мой собеседник развел руками. — Тратя на них свое горючее… У нас оно есть. По крайней мере, его достаточно для того, чтобы вместе с грузами доставить на орбиту всех наших соотечественников, предоставив им на время полета в кораблях все удобства. Но прежде вы должны занять очередь — вы уже сделали заказ на билет?
— Нет. И что теперь? — спросила я. — Поступила опрометчиво?
Он кивнул.
— Дело не только в шаттлах, но и в буксирах, обслуживающих пояса Ван Аллена. Буксируют через зону тоже на дейтерии. Их придется битком набивать пассажирами. Каждый понедельник мы выводим на орбиту пять шаттлов. — Мой собеседник положил перед собой лист бумаги и принялся изучать текст. — Ближайший рейс, на который я могу вас записать, — четырнадцатого мая.
— У меня ещё не кончатся занятия в университете, — сказала я.