Миры под лезвием секиры
Шрифт:
Цыпф побежал было вслед за Зябликом, но все остальные — Смыков, Чмыхало и Виолетта — рванули в обратную сторону, перемешавшись с какими-то другими, словно из-под земли появившимися людьми. Перекрывая стук пистолетов, опять пушечно рявкнул обрез. Чиркнув по потолку, серебряной молнией промелькнула сабля, и тот, кого она достала, вскрикнул, как кошка, прищемившая хвост.
Вновь появился Зяблик, волоча по полу обмякшее человеческое тело. Он на миг задержался, когда луч света упал на запрокинутое кверху и сплошь залитое черной кровью
— За мной! — крикнул Смыков. — Быстрее! Драться в подвале было уже не с кем, и все, толкаясь, кинулись в другой темный коридор, по которому торопливо стучали сапоги убегавших. Ни разу не выстреливший пистолет оттягивал руку Цыпфа, как кирпич, и он, чтобы хоть немного уменьшить этот вес, пальнул навскидку через плечо Смыкова. Пуля с визгом пошла рикошетить от стены к стене и все же догнала кого-то, сразу сбившегося с ноги.
Потом впереди стукнула дверь: открылась, закрылась, и снаружи лязгнул запор.
— Назад! — рявкнул Зяблик, оказавшийся сейчас позади всех. — Уйдут, мать их в дышло!
Снова промчались через подвал, где ничего не изменилось, только сизый дым оседал плотными слоями да тяжкий дух обильно пролитой крови перебивал все-другие запахи, потом преодолели гулкий трап, через окно вывалились наружу — словно на белый свет из ада вернулись — и без промедления рванули вслед за Зябликом к арке, ведущей на улицу.
Цыпф ожидал услышать здесь выстрелы, крики, топот, однако вокруг было на удивление тихо, только где-то печально перекликались птицы. Первое потрясение прошло, но ничего не кончилось, и на мостовой было еще страшнее, чем в подвале
— нельзя спрятаться от своих и чужих, нельзя отсидеться в темноте, нельзя увернуться от пули, которая может прилететь с какой угодно стороны.
Зяблик распахнул дверь подъезда, в котором была оставлена засада — там на кафельном полу кучей лежали люди. Сначала даже непонятно сколько, но потом стало ясно, что двое: снизу дружинник с черным моноклем порохового ожога вокруг залитой кровью глазницы, сверху еще продолжавший дергаться в агонии незнакомый бородач, пробитый пикой насквозь, от подреберья до загривка.
— Как медведь на рогатину напоролся, — задыхаясь, сказал Смыков.
— Касатик ты мой родненький, — дурным голосом запричитала Виолетта. — Да как же тебя так угораздило? Какой же разбойник на тебя руку поднял? Какой же лиходей единственного сыночка у матери отнял? А что я твоим деткам скажу? А как я им в глазоньки гляну?
— Заткнись! — прикрикнул на нее Зяблик.
— Сам заткнись! — немедленно ответила Виолетта, кулаком вытирая слезы. — Кто нас сюда привел? Не ты ли? Кто под пули подставил? А теперь — заткнись! У-у, ирод поганый! Быстро свою докторку сюда зови!
— Какая тебе, к черту, докторка? Готов он — разве не видишь! Мозги из затылка текут!
Наверху хлопнул чердачный люк, а немного погодя донесся сухой, далекий
— Крышами уходят! — крикнул Смыков. — Трое наверх, остальные к пожарным лестницам! — и проворно юркнул обратно под арку.
— Ой, гибель моя пришла! — опять запричитала Виолетта. — Ой, не полезу я на крышу! Ой, мамочка, что эти изверги вытворяют! Мало им невинной кровушки, так они и меня, горемычную, хотят жизни лишить!
— Во двор беги! — заорал ей на ухо Зяблик. — Смотри за лестницами!
— Тьфу на тебя, проклятый! — Виолетта ловко перезарядила обрез и кинулась вслед за Смыковым.
В суматохе все вроде бы забыли о Леве Цыпфе, но он даже и не подумал остаться вместе с мертвецами в подъезде, а вслед за Зябликом и Толгаем помчался вверх по лестнице, мимо распахнутых дверей давно разграбленных квартир, в которых сквозняк шелестел отставшими от стен обоями.
На крыше гулял ветер, торчали целые заборы вентиляционных труб, а множество переломанных и покосившихся телевизионных антенн напоминало засеку, приготовленную против вражеской конницы. Еще тут обильно произрастал всякий зеленый сор, начиная от лепешек мха и кончая пышными кустами дикого гамаринда.
Двое людей в черных высоких колпаках убегали по грохочущему железу, и деваться им вроде было некуда: справа глухая кирпичная стена с кладкой красным по белому «Миру — мир», слева присевший за трубой дружинник с автоматом, впереди — провал улицы.
Чмыхало и Зяблик стояли недалеко от люка и глядели вслед убегающим. Автоматчик приподнялся и пальнул одиночным выстрелом — скорее для острастки, чем на поражение. На многоэтажную брань Зяблика он ответил жестами: у меня, дескать, всего четыре патрона осталось, особо не разгонишься, самому хотя бы уцелеть.
Те двое скрылись за какой-то башенкой и, едва только Зяблик и Чмыхало подались вслед за ними по гребню крыши, открыли пистолетную стрельбу. Впервые в жизни услышав, как пули чиркают слева и справа от него, Цыпф последовал примеру приятелей — присел на корточки.
— По верхотуре к ним не подберемся, — сказал Зяблик. — Перещелкают, как куропаток.
— Жечь давно надо твой город, — буркнул Чмыхало, ощупывая одежду. Он никак не мог привыкнуть пользоваться карманами и постоянно путался в них. — Батыр не ворона, по крышам не скачет. Батыр в чистом поле воюет.
— Конечно, в чистом поле вы воевать мастера. Десять на одного… Забыл, как вы наших князей на реке Калке замочили?
— Зябля, сколько раз тебе Толгай говорил: не знаю я реку Калку. Толгай дальше реки Урунги не ходил. И отец его не ходил. И дед.
— Внук, значит, пойдет…
— Вот у внука за своих князей и спросишь… На! — он протянул Зяблику ручную гранату в гладком зеленом корпусе.
— Это дело! — тот подбросил ее на ладони. — Да только далековато чуток. Не доброшу. Может, миномет сделаем?