Миры под лезвием секиры
Шрифт:
С детства Смыков испытывал две главные страсти — к иностранным языкам и порядку. Этому скорее всего способствовало влияние родителей: мать преподавала английский в средней школе, а отец, пострадавший от развенчания культа личности, немало лет до этого прослужил в прокуратуре.
Напротив Смыковых жили цыгане, и он уже в тринадцать лет освоил их певучий гортанный язык, а с пятнадцати на правах члена комсомольского оперативного отряда регулярно стучал участковому о всех проделках легкомысленного и вороватого племени.
Родительских заслуг не хватило, чтобы устроить сыночка в институт международных
Сгорел он по собственной глупости, а еще по причине третьей страсти, внезапно нахлынувшей на него, — страсти к противоположному полу.
С дисциплиной и нравственностью в студенческом общежитии было не все в порядке, и студком под контролем деканата регулярно проводил ночные рейды с целью выявления следов пьяного разгула, наличия посторонних лиц, а также фактов разврата с использованием казенных постельных принадлежностей.
На сей раз рейд был сугубо целевым — накануне вечером кто-то спер из сушилки носильные вещи, принадлежавшие иностранному студенту (кстати сказать, нигерийцу, чей внешний вид и успеваемость неоспоримо подтверждали теорию Дарвина о родстве человека с трупными гоминидами), и тот угрожал чуть ли не дипломатическим скандалом.
Студком на девяносто процентов состоял из девчонок, а они за редким исключением сыщиками были неважными. Студенческая братия выработала против них простой, но эффективный метод борьбы. Заслышав среди ночи сакраментальное: «Откройте, студком!», наиболее бедовый из ребят сбрасывал с себя нижнее белье, с помощью рукоблудства приводил в возбужденное состояние член и в таком виде открывал дверь. Криминал в его действиях доказать было практически невозможно — какое кому дело, если молодой человек спит голышом и видит при этом эротические сновидения.
Естественно, что на вчерашних советских школьниц, отличниц и общественниц (других в органы самоуправления не делегировали), сие зрелище действовало самым удручающим образом. Если кто-то из них и не сбегал сразу, то визжал и закрывал зардевшееся личико ладошками. В силу этого обстоятельства в каждую группу включался мужчина, известный своей моральной стойкостью и непримиримостью к нарушителям. До поры до времени именно таковым считался и Смыков.
Сначала все шло без сучка и задоринки. Уже было проверено безо всяких эксцессов двенадцать комнат, но вот с тринадцатой вышла заминка. Внутри слышался скрип кровати, тихое шушуканье, но дверь, несмотря на категоричные просьбы, не открывалась. Пришлось Смыкову пригрозить, что он сейчас вызовет вахтера с ключами.
Наконец замок щелкнул. В темном проеме дверей возник худой очкастый парень в семейных трусах. Сразу было заметно, что он волнуется, хотя причину этого опытное око Смыкова пока не улавливало — парень трезв, комната сияет несвойственной мужской общаге чистотой, соседняя пустая койка аккуратно заправлена.
Оставив своих деликатных спутниц в коридоре, Смыков начал осмотр, а по сути, самый
В стенной шкаф он решил заглянуть уже напоследок. Ну какой дурак будет прятать ворованное барахло прямо в шкафу?
Никому не дано знать заранее, где на его пути встретится волшебная дверца, потянув за которую ты обретешь счастье или, наоборот, выпустишь на волю свою погибель. Смыкову такая сомнительная удача привалила именно здесь — в комнате номер «317» общежития географического факультета.
Решительным движением распахнув исцарапанные створки шкафа, он испытал одно из самых сильных потрясений в своей жизни. Внутри, в обрамлении поношенных пиджаков и плащей, в непринужденной позе стояла голая девушка дивной, как тогда ему показалось, красоты. Крутя на пальчике кружевной лифчик, она сказала с дружелюбной улыбкой:
— Заходите. Гостем будете.
Смыков всегда чурался спиртного, но с этого момента все его действия напоминали поведение человека, находящегося в состоянии если не тяжелого, то, во всяком случае, среднего опьянения. Услав своих боевых подруг подальше (и вызвав тем самым их глубочайшее удивление), он наговорил очкастому географу много обидных и несправедливых слов, грозя всеми возможными для бесправного советского студента карами, а потом приказал девушке выйти вон, обозвав при этом «посторонней гражданкой». Очкарик пробовал что-то возражать, но его слова уже не доходили до Смыкова, возбужденного, как токующий глухарь.
Девушка пожала плечами и с той же милой улыбкой принялась одеваться прямо у них на глазах. Причем, когда эта операция была почти завершена, внезапно выяснилось, что пояс надет навыворот, и почти все пришлось повторять сначала.
Еще не давая отчета своим планам, но догадываясь, что сейчас может произойти нечто ужасное, Смыков вывел девушку в коридор и заплетающимся языком предложил ей немедленно покинуть общежитие. Закурив, юная красавица вполне резонно поинтересовалась, куда это она может отправиться в третьем часу ночи, если на улице льет дождь, автобусы давно не ходят, а только за последний месяц в городе совершено пять нападений на припозднившихся женщин.
Смыков как будто только этого и ждал. Плетя всякую чепуху о свойственном всему советскому строю и лично ему, члену студкома, гуманизме, он любезно согласился предоставить нарушительнице приют в своей комнате (сосед-однокурсник, страдающий от хронического безденежья, в эту ночь как раз разгружал вагоны на бакалейной базе).
Девушка смерила его взглядом, смысл которого Смыков в тот момент не понял, и кивнула: выбирать, мол, не приходится. Они поднялись этажом выше, что в бессонном, вечно бдящем общежитии не могло остаться незамеченным. Однако Смыкова уже ничто на свете не интересовало, кроме его прекрасной спутницы. Сейчас его не смог бы остановить ни грозный комендант общежития по кличке Повар, ни сам декан. Нельзя сказать, что Смыков не знал женщин раньше, но этот белокурый экземплярчик достал до таких глубин его души, что выплеснувшаяся при этом черная похоть затопила все уголки сознания.