Миры Пола Андерсона. Т. 10. Сага о Хрольфе Жердинке
Шрифт:
Их представилось ему несколько. Первый раз это случилось вскоре после приезда. Хельги, под вечер затравив оленя, в сопровождении своих людей, мокрый, заляпанный грязью, с луком у седла, въехал на королевский двор. Он спешился, снял с лука тетиву.
— Государь мой Адильс в отъезде, — сказал конюх, принимая поводья.
Хельги оглянулся. На галерее светлицы, точно утонув в бездонной синеве неба, стояла Ирса. Последние лучи солнца еще освещали ее, вспыхивая огнем на ее одеянье и рассыпая искры в волосах.
Звякнула тетива.
— Здравствуй, родич, — голос Ирсы звучал
— Благодарю тебя, госпожа, — отозвался Хельги, сдерживаясь, чтобы не взбежать по лестнице.
Сенная девка принесла им меду. Следуя немому приказу в очах королевы, Хельги прикрыл дверь. Они стояли на галерее, на виду у всех так, что никто бы не смог ни позлословить о них, ни расслышать их беседы. Перед ними простирался двор королевской усадьбы, за ней — город, подернутый дымкой сумерек, а за городом, среди нив — бегущая к чернеющим на юге лесам река Фюрис. Издали невнятно доносился скрип колес, стук копыт, шум шагов и человечьи голоса, кузнец — точно колокол гремит — стучал молотом по железу; где-то то и дело взлаивала собака. И все же они чувствовали — над ними простерлась тишина. Прохладный ветер забирался Хельги под мокрый плащ.
Ирса подняла кубок из заморского стекла.
— За твое здоровье, — сказала она Хельги.
Они сдвинули кубки, потом он сделал долгий, обжигающий глоток. Хельги и Ирса допили свой мед до дна, но продолжали стоять молча — не могли найти подходящих слов.
— Я рад тебя видеть, — наконец выговорил Хельги. — Семь лет прошло.
За это время Ирса стала взрослой женщиной. Легкая в кости, она двигалась теперь все же медленнее — чтоб не сказать «тяжелее» — чем прежде. Тени залегли под скулами и вокруг глаз. На коже появились первые морщинки. Косые лучи заходящего солнца еще резче подчеркивали их и, скользнув по ее груди, освещали пальцы, сжавшие ножку кубка.
— Они не прошли для тебя даром, эти семь лет, — тихо сказала Ирса. — Ты похудел и поседел.
— Я потерял тебя, любовь моя. — Хельги опять помолчал, потом добавил: — И твой сын — тоже. Видела бы ты, какой это красивый отрок.
— Твой сын… Наш… — Ирса покачала головой: — Это навеки в прошлом.
— Неужели? Ты, верно, поняла, что я приплыл сюда, не только чтобы вести переговоры о сельдяных промыслах. Я хочу забрать тебя домой.
— Не надо. Заклинаю тебя всем, что у нас было, не надо… отец.
Мука скривила его рот. Он отвел от нее глаза, посмотрел на храм на холме, на чернеющий вдали лес, потом спросил:
— Как тебе здесь живется?
Ирса только вздохнула в ответ.
— Что он сделал с тобой? — почти вскричал Хельги.
Ирса в ужасе поглядела на двор, по которому сновала челядь, на дверь за их спиной, за которой сидела ее служанка — всюду глаза и уши, глаза и уши, и языки, языки, длинные языки.
— Тише, — взмолилась Ирса, — ты не должен вынуждать меня говорить о нем худое, я дала ему слово.
— Но прежде ты дала его мне.
Ирса выронила кубок. Кубок разбился. Мед обрызгал ее ноги, закапал между досок настила.
— Мы не ведали, что творили.
— А с Адильсом ты это ведала?
Ирса напряглась.
— Ведала.
— И что же?
— То, чего я и ожидала.
— Он обращается с тобой, как приличествует твоей чести?
Ирса услышала, как Хельги застыл в ожидании слова «нет».
— Да, — ответила она. — Ты это видел и сам. Я — королева мощной державы. У него… у него даже нет других женщин. — Ирса замолчала, почувствовав, что у нее пересохли губы. — Да и меня он не очень домогается. И это меня вполне устраивает.
— Как же ты одинока, — прохрипел Хельги так, точно его грудь пронзили копьем.
— Нет, нет, нет… Все не так плохо. У меня есть мои девушки — ты же видел их — они относятся ко мне как к матери. Они поверяют мне свои беды, они ищут моих советов, и я стараюсь их получше выдать замуж… У меня есть мои обязанности в усадьбе, и в храме, и во всем ином, как это должно быть у королевы. Я могу кататься на лодке по озеру. У нас бывают гости…
— Много? Я что-то не слышал, чтобы Адильс славился гостеприимством.
Ирса покраснела. Хельги знал, что она стыдится скупости своего мужа и стесняется признаться себе в том, что он об этом знает.
— Гости и те, кто приходят к нам на службу, — торопливо продолжала она. — Ярлы, вожди, скальды, купцы, чужестранцы. Они отовсюду приносят нам вести. Я… я даже научилась готовить. — Ирса улыбнулась вымученной улыбкой. — Ты не поверишь, как я теперь разбираюсь во всяких травах. Не только в приправах, но и в целебных тоже, вообще во всяких снадобьях, потому что я… я хочу стать ведуньей.
Хельги, обернувшись на храм, пробормотал:
— Или ведьмой?
— Нет! — Голос Ирсы задрожал от ужаса.
Она подумала о телах мертвецов, которые ветер раскачивал на ветвях священной рощи, и об Адильсе, который, сидя на ведьмином треножнике, горбился над котлом, в котором кипело невесть что.
— Нет-нет, я к тому не причастна!
Ирса отпрянула от Хельги, сжала кулаки и проговорила дрогнувшим голосом:
— Никогда я не совершу того, что не подобает вершить Скьёльдунгам. Никогда… потому и к тебе не смогу вернуться… любимый.
Они не могли длить беседу. Ирсе нужно было проследить за тем, чтобы к возвращению мужа палата была готова для вечерней трапезы. На этой трапезе Хельги напился до беспамятства.
Потом им с Ирсой удавалось еще несколько раз поговорить наедине. Но всегда эти беседы кончались одним и тем же. Но, конечно же, чаще Хельги беседовал с Адильсом, пытаясь осторожно выведать мысли Инглинга. Но тот оставался непроницаемо-вежлив.
— Да-да, — говорил он, беря Хельги за руку и точно не замечая, как тот кривится, — я рад твоему появлению, родич, и рад тому, что мы понимаем друг друга. Ведь не должно быть раздоров между такими родственниками, как мы с тобой, не так ли? И, полагаю, мы-то связаны с тобой теснее многих благодаря моей жене, твоей дочери и тем несчастьям, которые вас постигли и которые я, осмелюсь сказать, исправил, заключив с ней почетный брак и принеся жертвы на алтарях богов и, хм-хм, кое-где еще.