Миры Пола Андерсона. Том 19

Андерсон Пол Уильям

— Это дерьмовый аргумент, Ян. Подумаешь, туго! С голоду ни­кто бы не помер. Просто затянули бы потуже пояса на один рустам- ский год, то бишь на восемь-девять земных месяцев. Неужели ты и впрямь согласился бы обречь мальчонку на смерть ради лишней тарелки на своем столе?

— Н-н-нет, конечно, если ты так ставишь вопрос. И никто бы не согласился. Я сам... Я хочу сказать, что надежда на успех была слишком мала по сравнению с опасностью.

— Ну и что же? Когда-то на Земле сотни человек считали за честь рискнуть своей шеей ради спасения одной жизни. За своим- то сыном ты пошел бы, верно? Небось

не стал бы тогда подсчиты­вать и взвешивать шансы? А раз Дэнни не твоя плоть и кровь, так, значит, он не имеет права на помощь?

Зачем мы прилетели на Рустам? Чтобы прожить жизнь так, как хотим мы сами, чтобы власти не совали нос в наши дела. Прекрас­но. Но мы зашли слишком далеко. Теперь, когда первоначальная борьба за выживание осталась в прошлом, каждая семья все больше погружается в собственные заботы, отгораживаясь от окружающих. Так дело не пойдет. Человек не может жить один. Мы должны помогать заблудшим, больным, слабым и бедным, иначе кто же поможет нам самим, когда удача отвернется от нас? Если'мы не будем выручать друг друга добровольно, в конце концов неизбежно появится полиция и закон, которые заставят нас это делать. Обще­ство не способно существовать без общественного служения.

Я хочу прервать эту опасную тенденцию на Рустаме. Чем боль­ше поселенцев будут исполнять свой общественный долг по собст­венной воле, побуждаемые чувством ответственности, тем меньше нам понадобится правительственных институтов и обязательных к исполнению законов. И в то же время тогда мы не станем столь безразличны и ленивы, чтобы позволить кому-нибудь незаметно надеть нам на шею государственный хомут. Рустаму нужны тради­ции взаимовыручки. Нашими героями должны стать не те, кто больше всех приобрел, а те, кто больше отдал.

Вулф, разгоряченный и раскрасневшийся, умолк.

— Прости, — сказал он наконец. — Я не собирался читать тебе проповедь. Вот видишь, до чего нам необходима развитая психо­динамическая семиотика! Слова слишком неточны. Начинаешь с социологических рассуждений, а заканчиваешь непременно пропо­ведью.

Свобода усмехнулся:

— Да ты просто несостоявшийся филантроп, Терон. Продол­жай.

— А продолжать-то особенно нечего. Я ждал, когда подвернется подходящий случай. И вот ты положил начало. К счастью, твоя попытка увенчалась наглядным успехом, что увеличивает ценность урока вдвойне. Теперь-то я приложу все силы, чтобы ткнуть в него носом каждого колониста. Пусть наше общество устыдится самое себя. А я использую это настроение, дабы закрепить традицию. И, быть может, через несколько лет посеянные нами семена начнут давать всходы.

Вулф встал со стула.

— Хотя мне искренне жаль, Ян, что именно тебе пришлось стать козлом отпущения.

— Но я себя таковым не чувствую. — Свобода переменился в лице: — Если только... Господи, помилуй! Ты же не хочешь, чтобы я разыгрывал из себя какого-то дурацкого блистательного рыцаря!

— Боюсь, что хочу. Именно в этом и будет заключаться твое истинное служение обществу, Ян. Тяжкое бремя, конечно. — Вулф хихикнул. — Но ты не бойся. Что бы ни думал о тебе весь мир, не забывай: в глубине души ты обыкновенный распутник!

Они посмеялись, а потом Вулф попрощался и ушел. Ян не сразу взялся за свою книгу. Он еще долго лежал, глядя в окошко на горизонт, где

снежные Геркулесовы вершины подпирали небо.

МОЙ КРАЙ, МОЙ МИЛЫЙ КРАЙ

На рассвете мальчуган стоял на краю своего мира. По ущелью, врубившемуся в край плато, стекали пенящиеся потоки облаков. Вер­шины облачных груд горели в первых солнечных лучах. Пел ветер — прохладный и удивительно свежий.

Птица-меч вырвалась из туманных глубин ущелья, чтобы лечь на крыло в стремительном вираже — величественное чудо с крыльями цвета стали. На мгновение мальчуган застыл без движения. Ужас сковал его. Затем он пронзительно вскрикнул и побежал.

В поисках убежища он забился в самую чащу и сидел там, пока не успокоилась сотрясавшая его тело дрожь и не высохли слезы. Маль­чишки никому, а особенно тем, кто их любит, не говорят, что они напуганы до полусмерти.

— Иду на посадку! — сказал Джек 0‘Малли в радиофон и при­нялся разрабатывать процедуру сложного спуска.

В северо-восточной части континента это огромное плато, по­лучившее название Верхняя Америка, не спускалось постепенно холмами и долинами, чтобы наконец достичь уровня моря, которое лежало в восьми километрах внизу. Здесь плато обрывалось вниз утесами и крутыми откосами, пока брызги океана не скрывали его с глаз. Только в одном месте и можно было преодолеть этот страш­ный обрыв — там, где гигантский разлом врубался в плато, образуя Расщелину. И ветры, которые гуляли там, были в высшей степени опасны и непредсказуемы.

Когда аэрокар косо пошел к поверхности планеты, 0‘Малли ясно увидел и береговой обрыв плато, и колоссальный рубец, рас­секающий его. К вечеру вечно клубящиеся здесь облака стали опу­скаться. Горный обрыв, темный и влажный, громоздился над океа­ном, протянувшимся до линии горизонта. Яркая белизна облаков разнообразилась золотисто-огненными цветами заката и длин­ными полосами теней. Солнце Эридана стояло низко на востоке, чуть не задевая за острые пики Кентавровых гор. Иллюзия его большой величины могла бы поразить человека, еще помнящего Терру, ибо на самом деле его диск в диаметре составлял лишь около половины диаметра Сола. 1Д красноватый оттенок его менее раска­ленной поверхности — звезда относилась к типу 0-5 — сейчас можно было наблюдать гораздо лучше, чем в полдень.

А дальше взор 0‘Малли мог наслаждаться видом обширного пространства от Кентавровых гор до Расщелины и от Геркулесовых гор до озера Олимп, где зелень степей, лесов и фермерских полей, лежащих между этими ориентирами, орошалась реками и ручьями, берущими начало у далеких снежных пиков. Там, где реки Быстрая и Тихая сливались, образуя Императорскую реку, он мог бы отыс­кать и пятнышко Анкертауна, но лучи солнца, отражаясь от воды, слепили глаза.

Вместо этого 0‘Малли полюбовался бесконечным разнообрази­ем красок, от изумрудно-зеленого цвета фермерских полей до более мягкого голубовато-зеленого тона туземной растительности. Весна приходила как взрыв — как это обычно и происходило на Рустаме.