Миры Рэя Брэдбери. Т. 8. (дополнительный)
Шрифт:
— Элли, это ты? — прошептал Джонни. Он потянулся к подолу плывучих теней…
И вселенная лопнула. Платье взметнулось безумным, пьяным вихрем. Девушка из Сундука согнулась с хриплым вздохом, падая в обморок… нет. Падая!
Тень хлестнула Джонни по лицу, раз, другой, третий, оглушая, выбивая всякое соображение. Он упал на колени, и, прежде чем успел поднять руки, прикрывая лицо, чьи-то сильные пальцы зажали ему рот.
«Мама!» — мелькнула страшная мысль.
Мама, одетая в платье Девушки из Сундука, чтобы подманить к себе.
«Мама,
Но руки не отпускали. Удар за ударом, и руки, сжимающие его. Такие сильные пальцы, такие толстые — вовсе не похоже… Джонни заходился беззвучным криком — такие толстые это были пальцы, — а слышны были только всхлипывающие, жуткие вздохи.
Дом качался и кренился где-то сбоку, точно грозя обрушиться и задавить Джонни. Старый, огромный дом, где все спят и не видят, как двое молча борются у зеркальной глади бассейна.
Джонни как-то вдруг сообразил, что это не мама и не Девушка из Сундука. Слишком сильные руки. Но кто в доме сильнее мамы, тверже, суровее?
Бабушка. Но тело слишком крепкое. Джонни наполовину вырвался, увидал лужайку под луной, брошенное вечернее платье — и руку манекена, рухнувшего на землю, холодного, пластмассового, мертвого. А за спиной Джонни стоял и давил ему на горло кто-то другой.
Кузен Уильям!
Но нет запаха коньяка. И руки не дрожат, они тверды. Дыхание чистое и ровное, чуть всхлипывающее.
Папа!
«Пап! — пытался крикнуть Джонни. — Нет, нет, не надо!»
А потом он услышал голос. Что-то маленькое и черное процокало по кафельным плиткам у края бассейна, и Джонни понял.
— Ты причинил боль матери! — прошептал сдавленный голос.
«Я не хотел!» — неслышно кричал Джонни.
— Если бы не ты, она бы и не узнала, что Тьма умерла! — шуршал голос.
«Я не хотел находить Девушку из Сундука!> — Джонни молча отбивался.
— Это ее убьет. А если она умрет, мне незачем жить. Кроме нее, у меня не было никого родного двадцать лет, с тех пор, как это все случилось!
Элли пришла на вечеринку. Они пытались одурачить меня, представить ее как чужую. Но я догадался. Она поднялась наверх в своем вечернем платье, а я напоил ее бренди со снотворным и уложил спать в старом славном сундуке. Никто бы не узнал, если бы ты не заглянул в сундук. Элли бы просто исчезла. Знали бы только я и бабушка! Но ты Темный, ты тоже Тьма, как Элли! — шептал голос. — Когда я вижу тебя, я вижу и ее лицо! Так что…
Тьма. Рассудок Джонни бился, как пленник. Дядя Флинни!
Дядя Флинни, почему ты называешь Элли Тьмой? Почему? Твоя сказка на ночь, столько лет все одна и та, дядя Флинни, о прекрасной даме и Тьме… а теперь Тьма стала моей учительницей —
Не убивай меня, дядя Флинни. Вода такая холодная и блестящая. Я не хочу прятаться под ее холодным блеском.
Джонни уцепился за дядю Флинни и повалился вперед, так, что оба рухнули в бассейн. Пальцы отпустили его горло. Вода заливала ноздри, пузыри срывались с губ, а они все боролись в темной воде…
Когда Джонни вынырнул, из глубины за ним поднялся большой пузырь, потом еще несколько. В глубине проглядывали очертания старческого тела. Но то было и все…
Плача навзрыд, Джонни выкарабкался из бассейна. Когда он увидел валяющийся рядом манекен в вечернем платье — такой одинокий, — его рыдания перешли в крик. Нога наткнулась на что-то маленькое и твердое. Джонни машинально подобрал черную шахматную фигурку, одну из тех, что дядя Флинни всегда воровал с бабушкиной доски. Сжав ее в кулаке, Джонни невидящими глазами смотрел, как затихают волны в бассейне, где заснул навсегда дядя Флинни. Все было так нелепо, так нелепо, что и выдержать нельзя.
Он повернулся к дому, смаргивая слезы. Зажигались огни, вспыхивали желтые и оранжевые квадраты окон, отец, крича, бежал по лестнице, распахивалась дверь черного хода, а Джонни, плача, опускался на холодный кафель…
Мама сидела на одном краю кровати, папа — на другом. Джонни уже выплакал все слезы и теперь поглядывал то направо, то налево, то на отца, то на мать.
— Мам!
Мама не ответила, только слабо улыбнулась и крепко сжала руку Джонни.
— Мам, ох, мам, — пробормотал Джонни. — Я так устал, я не могу заснуть. Почему? Почему, пап? — Он повернулся к отцу. — Что случилось, пап? Я не понимаю.
Видно было, что папе тяжело говорить. Но он все же ответил.
— Двадцать лет назад, — проговорил он, — дядя Флинни был женат. Его жена умерла родами. Дядя Флинни очень любил свою жену. Она была очень красивой и доброй. А ребенка он возненавидел. Не хотел его видеть. Думал, что это ребенок убил его жену. Ты понимаешь его, правда? Представь, как бы я себя чувствовал, если бы умерла мама?
Джонни неуверенно кивнул. На самом деле он не очень понимал.
— Дядя Флинни отдал ребенка в приют. И нам не сказал в какой. А девочка выросла, озлобленная на дядю Флинни за то, что он так с ней обошелся. Она ведь не по своей воле родилась. Понимаешь, сынок?
— Да, папа.
— А месяц назад Элли, выросшая уже девочка, нашла нас. И написала письмо. Мы предложили ей место учительницы — это было только справедливо. Думали, что сохраним все в секрете от твоего дяди. Но когда Элли пришла и во время вечера поднялась наверх, дядя Флинни догадался, кто она.
Отец помолчал немного, закрыв глаза.
— А потом… потом ты нашел ее на чердаке. Мы пытались все скрыть. Заставить тебя забыть. Бесполезно. Мы не могли забыть сами. Все должно было выплыть. Так много оказалось поставлено на карту — наши жизни, — и мы пытались все замять. Сохранить деньги, репутацию, деловые связи и общественное мнение… хотя все это… на самом деле… не стоит ни черта!