Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13
Шрифт:
Она улыбнулась. Глаза у нее были полны теплотой и пониманием. А когда она заговорила, я сразу узнал ее голос, хотя теперь вместо слабого чистого сопрано я услышал звучное контральто.
— Все нормально, Арчи?
— Да, — ответил я, запинаясь. — Все нормально, Аманда.
Ну, а Полумир… Как описать место, которое не имеет ничего общего с моим миром, миром людей? Как рассказать о том, для чего еще не придуманы слова? Обычно неизвестное объясняется через известное. Но тут не было никакого хотя бы отдаленного соотношения, никаких параллелей. Мне остается только рассказывать о том, какие впечатления я получал через свои
Я обсуждал это с Джедсоном, и он согласился, что трудность эта непреодолима, и все же какая-то правда должна присутствовать в рассказе о том, как я воспринял Полумир.
Между реальным миром и Полумиром есть один разительный контраст. В реальном мире законы природы остаются неизменными, как бы ни менялись обычаи и культуры. В Полумире только обычаи обладают какой-то перманентностью, а законы природы вообще отсутствуют. Попробуйте вообразить ситуацию, в которой глава государства волен отменить закон тяготения, и его указ будет неукоснительно исполнен. Вообразите место, где король Канут мог бы приказать приливу повернуть вспять, и волны ему повиновались бы. Место, где «верх» и «низ» — дело вкуса, а расстояния с одинаковым успехом исчисляются в милях, сутках или цветах. И все же это не хаотическая анархия. Они вынуждены безоговорочно подчиняться своим обычаям, как мы подчиняемся законам природы.
В безликой серости, окружавшей нас, мы повернули влево, чтобы высмотреть в годах какой-нибудь шабаш. Аманда решила встретиться с Самим, вместо того чтобы бесцельно рыскать по непрерывно меняющимся лабиринтам Полумира в поисках некости, которую нелегко опознать и в самых благоприятных условиях.
Ройс нащупал шабаш, но я ничего не видел до тех пор, пока мы не разрешили поверхности подняться навстречу нам и не пошли дальше пешком. Тут возникли свет и формы. Впереди, примерно в четверти мили от нас, высился холм, увенчанный огромным троном, багровевшим в смутной мгле как раскаленный уголь. Я не мог рассмотреть, кем он занят, но я знал, что это Сам — древний враг рода человеческого.
Мы были уже не одни. Жизнь — сознающая себя злая немертвенность — клубилась вокруг нас, туманила воздух, выбиралась наружу из-под поверхности, по которой мы ступали, а она дергалась и пульсировала у нас под ногами. Бесформенности обнюхивали и покусывали наши пятки. Мы ощущали в туманном сумраке присутствие чего-то или кого-то, что пищало, хрюкало и хихикало. И звуки — чавкающие всхлипы, жадное чмоканье, срыгивание, блеяние.
Наше присутствие их, видимо, тревожило, — видит Небо, какой ужас внушали мне они! — недаром я слышал, как они сползают или шлепающими прыжками ускользают с нашей дороги, а потом осторожно смыкаются позади нас, блеянием предупреждая друг друга.
Нечто плюхнулось перед нами — нечто с чудовищно раздутой головой и мокрыми узловатыми руками.
— Назад! — просипело оно. — Кандидаты в нечисть подают заявления на нижнем уровне! — Его языка я не знал, но понял все.
Ройс ударил его по лицу, и мы прошли по нему, и его хрупкие кости хрустели у нас под ногами. Оно тут же собралось воедино, визгливо изъявляя свою покорность, а затем выскочило вперед и так сопровождало нас до самого трона.
— С
Перед троном было что-то вроде поляны, где толпились черные ведьмы, черные колдуны, демоны во всевозможных гнусных обличьях и всякая нечисть ниже рангом. Слева кипел котел. Справа некоторые гости трапезничали по-ведьмински, и я поспешно отвернулся. Прямо перед троном согласно обычаю для развлечения Козла исполнялся танец ведьм. Десятки мужчин и женщин, молодых и старых, миловидных и безобразных вертелись и прыгали в немыслимо сложном адажио.
Танец оборвался, и они неуверенно расступились перед нами, пропуская нас к трону.
— Что такое? Что такое? — раздался хриплый лающий голос. — Да это же моя милая малютка! Иди сюда, сядь рядом со мной, моя прелесть! Ты наконец надумала подписать со мной договор?
Джедсон вцепился мне в локоть, и я проглотил слова, готовые сорваться с языка.
— Я останусь тут, — ответила Аманда с презрением. — Ну а твой договор… Ты сам знаешь.
— Тогда почему ты здесь? И с такими стра-а-анными спутниками?
Он поглядел на нас с высоты трона, хлопнул себя по волосатому бедру и залился хохотом. Ройс дернулся и проворчал что-то, голова его дедушки гневно заскрипела зубами, а Серафим зашипел.
Джедсон и Аманда о чем-то посовещались, и она сказала:
— Согласно с договором Адама я требую права на допрос!
Он хохотнул, и дьяволята вокруг него позатыкали уши.
— Ты чего-то требуешь здесь? Не подписав договора?
— Согласно с вашими обычаями, — отрезала она.
— Ах да! Обычаи. Раз ты воззвала к ним, да будет так. А кого ты хочешь допросить?
— Имени его я не знаю. Один из твоих демонов, который позволил себе недопустимые вольности за пределами твоих владений.
— Один из моих демонов, и ты не знаешь его имени? У меня, моя красоточка, семь миллионов демонов. Будешь опознавать их по очереди или всех разом? — Его сарказм почти не уступал ее презрению.
— Всех разом.
— Пусть никто не посмеет сказать, что я не уважил мою гостью. Если ты пройдешь дальше… хм-хм… точно на пять месяцев и три дня, то найдешь моих джентльменов в полном строю, готовых к инспекции.
Не помню, как мы добрались туда. Огромная бурая равнина и никакого неба над ней. Там, готовые к смотру в присутствии своего непотребного господина, по-военному выстроились все дьяволы Полумира — легион за легионом, шеренга за шеренгой. Самого сопровождал его кабинет. (Джедсон назвал их мне, Люцефуге — премьер-министр, Сатаниил — фельдмаршал, Вельзевул и Левиафан — командующие флангами, Ашторет, Аббадонна, Мамона, Асмодей и Инкуб — Павшие Престолы.) Семьдесят князей, командующие дивизиями, стояли во главе их, предоставив герцогам и престолам толпиться вокруг их владыки — Сатаны Мекратрига.
Сам он все еще хранил образ Козла, но его присные избрали себе всевозможные гнуснейшие обличья, какие пришлись им по вкусу, Асмодей щеголял тремя головами, омерзительными каждая по-своему, которые торчали над задом распухшего дракона. Мамона несколько напоминал на редкость безобразного тарантула, Ашторета же я и вовсе не возьмусь описать. Только Инкуб походил на человека — видимо, этот облик лучше всего выражал его сластолюбие.
Козел взглянул на нас.
— Поторопись! — приказал он. — Мы здесь не для твоего развлечения.