Миры за мирами
Шрифт:
Когда Джеремах покинул развалины Отверженного Града, они рушились у него за спиной. Он нёс чёрную книгу под мышкой. Пока он шёл, истлевшие городские здания рассыпались в прах, уходя в забвение вслед за своим королём, и промёрзшая земля этого царства начала оттаивать под светом солнца. После долгих веков наконец-то пришла Весна.
К тому времени, как Джеремах скрылся за горизонтом, под изумрудными небесами не осталось и следа от призрачного королевства.
Дщерь Богини-Лосихи
—
— Посвящается памяти и наследию Кларка Эштона Смита
В долинах южного Му Тулана бурно цвели багряные дикие маки. Над лощинами скользили серебристые туманы, набрякшими фантомами несущие дыхание зимы. Белая хмарь облюбовала сапфировые озёра, нашёптывая обещания ледяной погибели.
Надвигающийся ледник медленно пожирал северные пределы Гиперборейского континента, веками проглатывая его города один за другим. Перемалывающие ледяные стены и стылые испарения двигались на юг от замёрзшего Полариона, похоронив самоцветные зиккураты Кернгота, мраморные пристани Лекквана и ониксовые храмы Оггон-Жая. Из всех городов к северу от Эйглофианских гор лишь Икква оставалась недосягаемой для неотвратимого ледника. Окружённая плодородными долинами, изобилующими хладными потоками и зеркальными озёрами, непритязательная Икква оставалась процветающим центром торговли и культуры, хотя зимы каждый год становились холоднее и лёд неумолимо подползал к её отполированным базальтовым стенам.
Вне бастионов Икквы племенные вожди рассеянных поселений правили дикими землями от имени Иллубриуса Ваала, девяносто восьмого короля последнего северного города. Ваал был и Королём Икквы, и Верховным Вождём иккванских племён. Каждый племенной вождь приносил Ваалу ежегодную дань, в основном серые шкуры гигантских земляных ленивцев, которых добывали в местностях над ледником, золотистые меха саблезубых тигров или бивни шерстистых мамонтов — излюбленную добычу иккванских охотников. Племена, что продавали в городе добытые и выделанные шкуры, обычно были бедным людом, мало чем могущим поклониться своему королю и, разумеется, не самоцветами, золотом или другими драгоценностями. Но король Ваал, и так уже скопивший несметные сокровища, охотно принимал такие приземлённые подношения.
В яркий весенний день, когда казалось, что напророченная вечная зима далека от стен Икквы (хотя до неё всегда было рукой подать), из железных врат черностенного города вышла вереница солдат. Этот караван отправлялся на запад, в определённую деревню, знаменитую отвагой своих охотников и верностью вождя. Среди сорока рослых воинов в медных кольчугах и рогатых шлемах шла группа из двенадцати мускулистых рабов, несущих на плечах два вычурных паланкина. Каждый несли по шесть рабов и на крошечной башенке первого из этих паланкинов трепетало багряное знамя Узулдарума. Второй паланкин походил на маленький дом из белого и пурпурного шёлка, который рабы тащили без особого труда — словно он был пуст или, по крайней мере, вмещал персону невеликой тяжести. Незатейливый бело-зелёный флаг Икквы реял на островерхой крыше. Во главе солдат шагал их капитан, в алом плаще, спадающем с плеч на чёрный железный нагрудник. Огромный ятаган висел у него за спиной, а железный шлем увенчивался гребнем из кожи ящера, с парой сверкающих рубинов, отмечающих его ранг.
В близлежащей деревне Унг люди племени чинили верёвки, коптили медвежье мясо и мастерили стрелы для готовящейся охоты. Самый почитаемый охотник племени и племенной
Эта пара так и не обзавелась детьми, когда ночной ветер навеял в деревню Белую Чуму. Шаман племени творил над Шуанги своё колдовство, приносил в жертву коз и даже крепконогого вола, сражаясь с чумными чарами, но в итоге это не возымело действия. Стужа копилась в руках и ногах Шуанги, хотя она сидела, дрожа, у самого очага Атанеку. Её дыхание превратилось в холодные порывы инеистых кристалликов. Вождь ничего не мог поделать, лишь наблюдал, как сверкающая изморозь распространялась по конечностям и телу возлюбленной, подобно тому, как великий ледник (который его племя называло Ледяным Демоном Атуло) медленно распространялся по Му Тулану. В конце концов белый иней заполнил открытые глаза Шуанги и она умерла заледеневшей статуей, вместе с шестерыми другими, которые заразились Белой Чумой.
Селяне сожгли всех семерых жертв в общем костре, четырнадцать дней назад. Атанеку всё ещё чувствовал в ветре запах праха своей жены. Это был запах дыма, который навсегда остался в его широких ноздрях. Когда он засыпал ночью, то видел, как тёмные узкие глаза Шуанги смотрят на него, освободившись от мороза и вновь ощущал её тёплой и живой в своих объятиях. Но каждый раз он просыпался от запаха её пепла на ветру, хоть и укрывался в стенах своего обиталища.
Теперь, когда Атанеку вырезал из переливчатой слоновой кости подобие Шуанги и поставил его посередине своего небольшого дома, это в какой-то мере успокоило его. Но он всё равно тосковал по девушке, которая похитила его сердце и умерла, прежде чем смогла родить хотя бы одно-единственное дитя. Любая женщина из племени была бы счастлива взять Атанеку в мужья, но вождь не стал выбирать ни одну из них. Рана на его сердце была ещё слишком свежей. Так что он резал слоновую кость и хранил свои мысли при себе.
Жёлто-зелёные холмы в свете золотого дня отбрасывали на селение длинные тени. Где-то за этими холмами ледник Ледяной Демон оставался непокорным и туманным даже под прямым светом солнца. Атанеку завершал работу над деталями своего последнего творения, когда на вершине ближайшего хребта показался караван из Икквы. Дети в хижинах ревели и прятались за своих матерей. Вождь доделывал из второго бивня мамонта громадную боевую палицу. Также он вырезал вокруг оголовья этой палицы из слоновой кости череду рун и символов. Любому другому человеку столь тяжёлое оружие было бесполезно, но о стати и силе Атанеку ходили легенды среди иккванских племён. В его руках этот бивень стал бы ломателем костей, дробителем камней, смертельной молнией для любого человека или зверя, кто выступит против него.
Когда караван из Икквы вошёл в деревню, мужчины поговорили с ящерошлемным капитаном, а затем направили его к хижине Атанеку. Пока вождь сидел, вырезая последние символы на палице из слоновой кости, капитан приблизился к нему, держа свой шлем на сгибе руки. Волосы капитана были так же черны, как и у жителей деревни, кожа такого же смуглого оттенка, но умащённая борода и золотые кольца на пальцах говорили о городских обычаях и богатстве. Он представился лордом Улзаром Далимгру, капитаном 13-го Иккванского Легиона. Капитан уже знал Атанеку — об его славе, как зверолова и скалолаза, толковали в каждой таверне Икквы, а его имя благословляли уста каждого селянина, пришедшего в город.