Миры запредельные

Холдеман Джо

Тело Сары, а точнее — то, что от него осталось, мы обнаружили самым последним. Наверное, так было даже лучше, поскольку к этому моменту мы уже совершенно отупели; наступила атрофия чувств. Нас привлекло неистовое, жадное жужжание мух за кустами. Там мы и нашли ее тело, больше походившее на беспорядочно сваленную груду сырого мяса. Они отрубили ей груди, руки, ноги, голову, разрубили ребра, распороли живот и вывернули наружу все внутренности, включая матку и сердце. Это жуткое зрелище было просто нереальным; больше всего оно напоминало монтаж, который мог бы сделать какой-нибудь мерзкий, вконец испорченный ребенок, пройдясь ножницами по анатомическому атласу.

Именно в этот момент в моей душе навсегда поселилось чувство вины. Сара

была таким милым, таким приятным человеком. Она любила детей всепоглощающей, самоотверженной любовью. Она была нашим лучшим учителем для самых маленьких, поскольку те не могли не ответить любовью на такую любовь и были готовы пойти на что угодно, лишь бы не доставлять Саре лишних хлопот и огорчений. В Ново-Йорке у нее остались три дочери и сын. Что я смогу сказать им? Дескать, я выбрала вашу мать на роль запасного пилота, так как компьютерный профиль подтвердил очевидное: да, эта женщина великолепно понимает детей. И мне, дескать, очень жаль, что эти самые дети превратили вашу мать в кровавое месиво.

В следующий раз, перво-наперво, надо будет ставить настоящее ограждение.

Почему-то возиться с телами погибших детей было тем больней, чем меньше на них имелось очевидных повреждений. А тяжелее всего было смотреть на тех, кто попал под луч лазера. Маленькое обугленное пятнышко на одежде, и все. Если б не ноги, они выглядели бы спящими.

У мертвецов всегда как-то неестественно вывернуты ноги.

Глава 6

Кровавая бойня. Никто меня в ней не винил. Но я себе места не находила: ведь я просто обязана была ожидать худшего и заранее рассмотреть вопрос обороны. Среди всех членов команды «Мерседеса» лишь я сталкивалась раньше с этой разновидностью безумия. Фридману, конечно, было известно о войне многое, но даже он, как и все остальные, никогда не воевал. Я хорошо понимала, самобичевание не принесет ровным счетом никакой пользы, но... Чтобы иметь возможность заснуть, я начала принимать таблетки.

Мы трудились, как проклятые, и две недели спустя ферма превратилась в военный лагерь. По периметру были вкопаны два ряда крепких столбов, между которыми мы растянули сложную сеть из металлической ленты, острой как бритва, — дело трудное и довольно опасное. Лишь двое детей оказались достаточно крепкими физически, чтобы хоть в чем-то нам помочь. Трое из нас зазевались на секунду и остались без пальцев. Доктор Ито сумел пришить их обратно, срастил кости, но для того чтобы эти люди смогли нормально шевелить пальцами, в Ново Йорке им предстояла повторная операция. Я тоже пострадала, задев за ленту, которая едва не отрезала мне нос и содрала приличный лоскут кожи с предплечья. Кровищи было... Ито приживил лоскут обратно, но кожа предплечья почти полностью потеряла чувствительность, лишь изредка напоминая о себе резкой дергающей болью.

Пока мы занимались ограждением, дети построили шестнадцать блиндажей, расположив их равномерно по периметру, после чего, хоть и испытывая тревогу, я все же позволила снабдить все эти укрытия оружием и боеприпасами. Правда, недавнее побоище действовало отрезвляюще — дети обращались с оружием подчеркнуто осторожно.

Проходов в ограждении мы не оставили, поэтому отныне выбраться с фермы можно было только на флаере. Нам посчастливилось найти еще один исправный — небольшой экономичный пикап. Вскоре Индира и двое детей кое-как научилась им пользоваться. Одновременно братья Фроммы занимались разведкой, пытаясь обнаружить большие группы детей до того, как те сумеют обнаружить нас.

Фридман, признанный поставщик «приятных» известий, не подкачал и на этот раз. Он предупредил меня, что металлическая лента — надежная защита лишь от нападений, аналогичных пережитому нами. Но те, кто сумеет пробраться в арсенал, запросто преодолеют такое препятствие. Приличный лазер за несколько секунд проплавит в нашем ограждении дыру, а взрывчаткой

его вообще можно в два счета превратить в труху.

Я гадала, не окажется ли нынешняя ситуация прообразом ближайшего будущего — маленькое сообщество людей, живущих в тревожной самоизоляции. Возможно, на какое-то время это станет неизбежным, но мне хотелось видеть в происходящем лишь переходный период, а не грядущий отвратительный Neues Ordnung — новый порядок.

Дикая свирепость кровавого столкновения и пренебрежительное отношение детей к смерти заставило меня задуматься, насколько прав был Джефф, полагавший, что страна Чарли ограничена пределами Джорджии и Флориды. Никто из детей с нашей фермы слыхом не слыхивал о Чарли, пока не появились Фроммы. Но может быть, такая модель поведения теперь повсюду возникала спонтанно, независимо от безумных мансоновских писаний? Я поговорила с доктором Лонгом, который до войны специализировался в области детской психологии, но он мало чем мог мне помочь. Его практика ограничивалась детьми, росшими в Ново-Йорке, да изредка вносили разнообразие отпрыски недавних иммигрантов. Проблема массовых убийств никогда не стояла перед ним.

Затем на нас свалилась новая напасть. Сначала мы решили, что это — реакция на стресс, на изоляцию и постоянное напряжение, вызванное нелегкой жизнью за стеной из «бритвенной» ленты. Мы разрешили детям проводить больше времени вне лагеря, стали предпринимать дополнительные экспедиции, старались как-то отвлечь детей, но они становились все более раздражительными и неуправляемыми. Наши врачи тратили бездну времени, пытаясь лечить недуги с какими-то непонятными симптомами...

А потом заболела Индира. Однажды утром она не смогла подняться с постели, а когда ее стали будить, начала бормотать нечто совершенно бессвязное. Почти сразу же началось недержание мочи; девушка ничего не ела. Мы превратили мой коттедж в лазарет и стали подкармливать ее внутривенно, пока врачи спешно делали анализы. Мы постоянно поддерживали контакт с медиками в Ново-Йорке, но те лишь смогли подтвердить очевидное.

Чума. На этой стадии уже никто ничего не мог поделать.

Но ведь в первый же день по прибытии мы для гарантии сделали всем детям повторные уколы! Значит, либо организм Индиры не отреагировал на вакцину, либо вакцина не действует. Если так, мы все были обречены.

Ответ нашла Галина Тишкевич. Она взяла пробы крови у нас, у детей и у Индиры, а затем сравнила высеянные из них культуры. Индиру и остальных детей поразил чумной вирус-мутант; ни у одного из нас не было обнаружено ничего похожего. Это одновременно и успокаивало и сбивало с толку. Немного погодя Галина обнаружила страшную истину: на сей раз чумой детей наградили мы! За исключением Роки, Фридмана, Ахмеда и меня, остальные никогда не видели Землю. Предки большинства из них в течение нескольких поколений вырастали, находясь в полной биологической изоляции от материнской планеты. Вирус, проникая в наши легкие, находил чуждую для себя среду и, пытаясь приспособиться к ней, мутировал. По-видимому, мы оказались защищены от него по той же причине, по которой не были подвержены большинству земных болезней. Вирус просто не мог преодолеть барьеры, воздвигнутые нашей гипертрофированной иммунной системой. Но перед тем, как окончательно сгинуть, вирус-мутант из наших организмов вновь попал во внешнюю среду и повторно инфицировал детей..

Ученые в Ново-Йорке подтвердили выводы, сделанные Галиной. Они также сказали, что если мы доставим им пробы крови, то синтезировать антиген и создать новую вакцину будет совсем просто.

Пока все это происходило, рядом, по счастью, не было никого из детей. Мы должны были исчезнуть, притом быстро и желательно — не сопровождаемые градом пуль.

Мне очень не хотелось улетать до тех пор, пока не умрет Индира. Иррациональное чувство. Слишком уж наше поспешное бегство смахивало на предательство. Но она могла протянуть еще неделю или даже две, а мы все равно ничем не могли ей помочь.