Мирянин
Шрифт:
Я сел на скользкую деревянную скамью в самом переднем ряду. И стал разглядывать цветные, нравоучительного свойства, витражи на полукруглых окнах. Большинство из них представляло собой сценки из жизни святого семейства. И только на одном, крайнем правом от меня, был изображен старец на золотистом троне и с тиарой на голове, может, какой из особенно почитаемых здесь римских пап.
Вчерашнее сообщение Фиделя, надо признаться, внесло некоторое смятение в мою душу. Не в том было дело, что наш непредсказуемый в благоглупостях Талдыкин сделал заказ в ювелирном бутике. И пусть бы себе. Но полмиллиона евро – это уже слишком. Цифра-то и выбила меня из колеи. Такая была огромная. Я помню, кажется, присвистнул в трубку, а Фидель сказал, что и сам заболел столбняком, когда услышал. Что Юрасик – оболтус не бедный, я, само собой, и до сей поры знал. Но что он способен выкинуть
И когда я подумал об этом, для меня настала очередь третья. Да, у Талдыкина не было такой женщины, но среди нас она была. Единственная, за кого и полмиллиона не жалко. И я расхохотался про себя. Неужто этот дурачок хотел купить себе Наташу? Наверное, в глубокой тайне заказал свой сыр в капкан, чтобы поразить и заманить. Только это ведь смешно. Моя Наташа и Юрасик. Похотливый и самонадеянный дурак, если кого и жалеть в этой истории, так одного Талдыкина. Я так и видел его дальнейшую судьбу – как он грядет домой с дорогой побрякушкой в руках, которую теперь с толком и не перепродашь, и, делать нечего, вручает вконец обалдевшей гражданской своей жене. Я тогда же позвонил Фиделю и под впечатлением от своих открытий рассказал ему все, как на духу, о смехотворных поползновениях Юрасика. Инспектор, правда, потешаться вместе со мной не стал, но сказал: вполне возможно, тем более, что если бы у него, у инспектора, денег куры не клевали, как у покойного персидского шаха, то для названной сеньоры и он бы не пожалел хоть миллион, хоть два. Вот только загвоздка – у сеньоры есть муж, и тоже человек весьма серьезный, насколько он, Фидель, понял из моих описаний. Так что вся эта история с дорогими заказами от «Булгари» совсем не нравится ему в этом свете. Как бы чего не вышло.
Тогда я и решил отправиться в самостоятельную разведку. Во-первых, мне было обидно. Если уж Фидель взялся рассматривать меня, как вспомогательную и подчиненную ему рабочую тягловую единицу, мог бы и держать меня в курсе. Его люди ведут масштабное расследование, можно сказать, землю носом роют по всему Фуншалу и окрестностям, а я узнаю в последнюю очередь. А во-вторых, очень мне вдруг захотелось хоть краем глаза посмотреть, пусть и на картинке, чем же этот пузатый Казанова намеревался прельстить мою единственную и неповторимую любовь. Все равно в отеле с утра было все спокойно и катаклизмов не предвиделось, и я отправился в путь по Авенида-ду-Мар, ведомый вперед неподдельным любопытством.
А в том, что вскоре я увижу и узнаю все, что мне не терпится, я ни секунды не сомневался. И вот, сидя на церковной скамье, я додумывал детали своего поведения. В соборе было прохладно и благостно, я чуть даже не задремал, но из спокойствия меня вывел занудный бубнеж рядом в углу. У проема, позади моей скамьи, ведшего в галерею правого нефа, невесть откуда взявшийся, стоял на коленях пред статуей, наверняка девы Марии, унылого вида португалец. Он то стенал, то вздыхал, нимало не стесняясь моего присутствия, ломал в руке соломенную шляпу и воздевал черные, как угольки, томные очи к потолку. Прямо эпизод из малобюджетного бразильского сериала. Выглядело забавно, но с мыслей этот окаянный попрошайка высших милостей меня сбил совершенно.
Однако и мне было уже довольно расслабляться в божьем доме, все же не заведение спа-терапии, а обитель Господня, и я вышел на жару. Будто рыбу выбросили на берег, судя по ощущениям. И я тут же покрылся испариной.
Спустя минут пять я входил в сияющие самоварным златом двери ювелирного магазина. Оделся я по случаю визита в самое красивое свое, дневное одеяние, оно же и единственное: голубые брюки со стрелочками и белую рубашку, – описывать не стану по второму разу. Ремень – кожаный, светло-коричневый, подарок Ливадиных к Рождеству, с клеймом дома «Армани» – добавлял мне солидности, да и туфли были ничего – летние, плетеные,
В салоне было пусто, как до этого в церкви. Не считая сонного продавца, клевавшего носом у выставочных витрин, я не обнаружил в бутике ни единого человека. Видно, предметы, коими торговал на острове «Булгари», не входили в список вещей первой необходимости, да и второй тоже. Однако при виде меня служитель этого храма ювелирных искусств живо вскочил на ноги и изобразил на лице искреннее усердие.
Я тут же обратился к нему на испанском. Но, к своему изумлению, ответного понимания не нашел. Надо же, он оказался первым встреченным мною португальцем, не знавшим соседнего и самого близкого его стране языка. Что ж, перешел на английский, и общение меж нами покатилось тут же, как по маслу. Меня усадили возле стола в потрясающе удобное кресло и предложили на выбор чаю, кофе или прохладительного. Узнав, что я из России, услужливый менеджер, представившийся мне, как Габриэль, с заговорщицким видом намекнул, что выпить можно и чего покрепче. Я тут же согласился – ничто на свете так не сближает людей, как совместное распитие алкогольных напитков.
Габриэль угостил меня превосходной мадерой. Десять лет выдержки, не меньше, я уже научился разбираться в таких вещах на острове, где без мадеры вообще нельзя ни шагу ступить. И не в наперстки разлил, как это принято на цивилизованном западе, а в хорошие, добротные хрустальные стаканы. По всему было видно, Габриэль уже имел некий опыт общения с моими соотечественниками. Мы выпили за визит и за знакомство, и я перешел к делу.
– Мой друг заказал у вас одну вещицу… – Тут я, увидев замешательство на лице Габриэля, залихватски ему подмигнул: – Бросьте, это не секрет. Что знают двое, знает и свинья. Такая русская поговорка. В смысле, знает полиция, ну и мы, соответственно, в курсе.
– Да, конфиденциальность в наши дни соблюсти нелегко, – вздохнул Габриэль и посмотрел на меня выжидающе: а что же дальше?
– Вот и я говорю. А еще друг называется, – посетовал я. – Ну и мы не хуже. Тоже можем заказать, еще почище чего-нибудь.
Габриэль бессловесно закивал в ответ, моя тирада явно пришлась ему по вкусу. Менеджеру казалось, он прекрасно понимает логику этих дурных русских, на что я рассчитывал. Раз есть у одного, другому подавай вдвое, а за ним прибежит третий и потребует вчетверо. Лишь бы утереть соседу нос, известное дело.
– Вы желаете себе или для дамы? – поинтересовался у меня Габриэль.
– Естественно, для дамы, – сообщил я без тени сомнения. – Только не первое попавшееся. И чтоб не хуже, чем у моего друга!
– Это само собой, – торопливо откликнулся менеджер, будто вполне представлял ход моих мыслей. – Для начала покажу вам образцы, скажем, в той же ценовой категории. Вы, разумеется, имеете полное право предлагать собственные фантазии, любой заказ наша уважаемая фирма исполнит на высшем уровне.
Габриэль выложил передо мной увесистый каталог разномастных изделий и принялся объяснять, что к чему. Я, как человек, представлявший отчасти и изящную словесность, был всегда восприимчив к прекрасному и вечному. К тому же слыл знатоком, не обделенным художественным вкусом. Но тут я очень скоро запутался и погрустнел. Габриэль, не давая, как следует разглядеть шедевры ювелирного искусства и насладиться их видом, так и сыпал каратами, огранками и пробами, и иными, мало понятными мне вещами. Почему один камень выходит дороже, чем точно такой же по размеру, но с уклонением в цвете, и отчего бразильские бриллианты ценятся ниже южноафриканских. Все это, может, и было безумно интересно для новичка, но лежало в плоскости, далекой от тех целей, которые я преследовал в бутике.
Я решил поменять тактику и напустил на себя скучающий вид. Габриэль перестал журчать у меня над ухом, а посмотрел вопросительно.
– Послушайте, так мы далеко не уедем. Вы мне, что называется, пальцем укажите. На ту вещь, которую заказал мой друг. Можно без пояснений. Только картинку. А уж от меня будет зависеть – не ударить в грязь лицом, – величаво приказал я сбившемуся с привычной ноги менеджеру.
Габриэль захлопал глазами в растерянности, но, смекнув, что с самолюбивым и тупым профаном дела вести легче несравненно, тут же и открыл каталог на предпоследней его странице.