Мишн-Флэтс

Лэндей Уильям

Молчание.

Бессмысленно продолжать в том же духе.

– Слушайте, вы намерены отвечать на мои вопросы или нет? Вы мне не сообщили ничего ценного!

Брекстон пожал плечами.

– И рад бы, да только ничего ценного не знаю.

– В таком случае почему вы оказались здесь?

– Арестовали.

– Вы потребовали встречи со мной только для того, чтобы сказать мне: не знаю я ничего ценного?

– Они всерьез думают, что вы укокошили ту прокурорскую крысу?

– У них против меня только больная

фантазия.

– А вы его действительно пришили?

– Нет.

– Клянетесь могилой вашей матери?

– Клянусь могилой моей матери.

– Ну так и я вам признаюсь: прокурора не я убил.

– Вы именно это «признание» желали мне сделать – что вы невиновны?

– Да.

– А почему вы этой чести удостоили именно меня, а не любого другого офицера полиции?

– Чтоб ты, козел, врубился, где находишься. Это Бостон. Край непуганых полицейских.

– Вы хотите сказать, что тут любого... независимо от вины... – поначалу растерялся я. Потом нашелся: – Нет, Харолд, против вас на этот раз улик достаточно. Ничего не подстроено.

Брекстон скептически усмехнулся, наклонился в мою сторону и, звякнув наручниками, поставил подбородок на руки.

– Дай-ка я тебе кое-что расскажу про жизнь, – сказал он доверительным тоном. – Эти крысы не нуждаются в доказательствах. Они улики фабрикуют задним числом.

Мы несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. Если бы не угреватый нос, он мог бы сойти за красавца. Хотя я плохо разбираюсь в мужской красоте, а тем более в красоте афроамериканцев.

– Ладно, заканчивай свою анкету, собаченыш.

Я прекрасно понимал, что «собаченыш» означает не что иное, как «сукин сын».

Однако для типа вроде Брекстона, который вырос и живет в перманентной войне с полицией, этот «собаченыш» был потолком ласкового обращения к собаке-копу. Стало быть, я им – уважаем!

– Вы были в штате Мэн?

– Какого хрена мне делать в тамошних степях?

– Это равнозначно «нет»?

– Равнозначно.

– Вы были знакомы с Робертом Данцигером?

– Разумеется.

– На почве чего?

– Да он мне раз пятьдесят всякие дела навешивал!

– Как вы относились к этому?

– Прямо тащился от такого его внимания!

– Отвечайте на вопрос серьезно. Как вы относились к тому, что Данцигер по разным поводам допрашивал вас снова и снова?

– А вам бы как такое понравилось?

– Зависит от обстоятельств.

– Верно сказано. Прокурор делает свою работу, ясно. Тут ничего личного. И я против него лично ничего не имел. А что время тратить на болтовню с прокурором жалко – так за это срок не дают.

Брекстон отлично понимал, что вопрос с подковыркой. И отвечал на него даром что не литературным языком, но юридически корректно.

Брекстон на протяжении всей беседы держался весьма дружелюбно. Даже немного по-отечески по отношению

ко мне. Видимо, такова была его тактика при общении с полицейскими. Надеть лживую личину симпатии и дружелюбия, установить человеческий контакт. Хоть он и назвал меня разок «козлом», даже это было не больше чем фамильярность, еще один штришок «товарищества».

Однако меня не мог не раздражать его тон – высокомерный, поучающий. Возможно, он ощущал мою неопытность, мою скованность. За свою жизнь Брекстон успел пообщаться с десятками, если не с сотнями полицейских и видел меня насквозь, со всеми моими потугами выглядеть солидным, знающим и проницательным.

– Где вы находились в ночь со вторника на среду, когда был убит Рей Ратлефф?

– На вечеринке в Гроув-Парк. Там было человек двадцать. Хотите знать их имена?

Я положил перед ним лист бумаги и ручку.

Он быстро написал столбик фамилий.

– Еще что? – спросил Брекстон, возвращая листок.

– У меня все. А вы хотите что-нибудь добавить к сказанному?

– Я доволен, что поговорил с вами лично.

– Почему?

– Потому что мы друг другу нужны.

– Какая мне в вас нужда? – удивился я.

– Вы хотите доказать, что не убивали Данцигера. И я хочу доказать, что я не убивал Данцигера. Как видите, у нас есть кое-что общее. Мы вместе должны бороться против них – чтобы они не повесили это убийство на одного из нас. Если вы найдете настоящего убийцу, это выручит нас обоих. Хотите вы найти настоящего убийцу или нет?

Я затруднился с ответом.

Брекстон медленно огляделся, словно искал глазок камеры или микрофон. Потом наклонился ко мне и жестом показал – наклонитесь ко мне как можно ближе. Я отрицательно мотнул головой. Тогда он шепотом произнес:

– Давай сюда.

– Нет.

– Да я тебе вреда не причиню.

Я опять помотал головой.

– Ты что, тупой? – шепотом продолжал Брекстон. – Ты думаешь, я нападу на полицейского прямо в полиции? Ты меня за придурка принимаешь?

– Все, что вы хотите сказать мне, вы должны говорить громко и четко, – сказал я, кивнув головой в сторону зеркальной стены.

– Твое решение. Смотри не ошибись.

Я вдруг решил уступить. Я наклонился к нему с равнодушным видом укротителя, который сует голову в пасть льва.

То, что произошло затем, произошло мгновенно.

Соединенные наручниками руки Брекстона взлетели, моя голова оказалась между ними; он резко рванул руки вниз и прижал мое лицо к столешнице.

Было больно, страшно и унизительно.

Из-за зеркала донеслись возбужденные крики:

– Эй! Эй! Прекратить! Эй!

Рот Брекстона оказался в сантиметре от моего уха. У меня промелькнуло в голове: «Мать вашу, сейчас откусит!»

– Ты вчера в церкви помог мне. Почему? – быстро прошептал Брекстон.