Мишн-Флэтс
Шрифт:
– Понимаю, сэр.
– Мы арестовываем человека не тогда, когда мы на сто процентов уверены в его вине, а когда эта уверенность достигает определенного уровня – к примеру, пятьдесят один процент. Как только мы решили, что вот он, виноватый, мы полностью сосредотачиваемся на отработке принятой версии, землю роем, чтобы подтвердить – да, это и есть преступник. На этом этапе следствия мы забываем о презумпции невиновности. Для нас существует одна реальность – данный человек совершил преступление, и наше дело – это доказать!
– Да, сэр.
Я покосился на Келли, который
– Итак, шериф Трумэн, у вас есть сомнения в том, что Брекстон – убийца?
– Да, сэр.
– Выкиньте их из головы.
– Простите, сэр?
– Выкиньте их из головы. Убийца – Брекстон.
– Почем вам знать?
– Да потому что я ловлю преступников с незапамятных времен. У нас достаточно улик, чтобы трижды засудить Брекстона за убийство Бобби Данцигера! Мне, черт возьми, случалось выигрывать дела, где было раз в пять меньше доказательств! Поэтому я не испытываю никакой нужды притягивать к делу за волосы случай десятилетней давности – убийство Траделла. А значит, забудьте, выкиньте все из головы!
Поверьте мне, без упоминания об убийстве Траделла нам проще засудить Брекстона. Таким образом, мы не будем сбивать с толку присяжных избытком информации. Да и городу будет только вредно, если всплывет давняя тема – нераскрытое убийство полицейского Артура Траделла!
Бен, тут речь идет о большой политике. Надеюсь, вы, человек не без образования, это прекрасно понимаете. В данный момент в Бостоне нет острых расовых противоречий, все более или менее нормально. Преступность держится в рамках, народ полицию уважает. Афро-американская часть населения живет лучше и спокойнее, чем в любом другом большом городе Соединенных Штатов. Скажем, в Нью-Йорке ситуация другая. Там полиции не доверяют. Там ее даже ненавидят! Нас, к счастью, Господь миловал. Да, Бен, сейчас речь идет о вопросе политической важности.
Я не очень-то верил идиллической картинке, нарисованной прокурором. Пусть он это втравляет избирателям перед выборами. А у меня свое мнение.
– Даже если дело будут рассматривать в штате Мэн, – продолжал Лауэри, – оно все равно окажется в центре внимания бостонской публики. И я обязан буду сказать народу, что все улики свидетельствуют против Брекстона. И другого подозреваемого не существует. Я не желаю упоминать прошлое десятилетней давности. Я не хочу, чтобы прошлое постоянно волочилось за нами и мешало идти вперед!
– К сожалению, сэр, прошлое неизбежно волочится за нами.
– Бен, я вас прошу, не ройтесь вы в прошлом дерьме! Десять лет назад убийство Траделла привело к обострению отношений между белыми и черными. Сами понимаете: белый полицейский убит черным парнем. «Опять белый убит черным!», «Опять черного обвиняют в убийстве белого!». Вы, Бен, стоите возле цистерны с бензином и поигрываете спичками. Не лучшее занятие для человека вашего ума!
Келли вдруг поднялся.
– Все ясно, сэр. Спасибо за разговор. Пойдем, Бен.
Выйдя на улицу, мы с Келли решили, что мы на правильном пути. Раз
Келли предложил еще раз наведаться к Хулио Веге.
Нам было невдомек, что мы с этим опоздали.
Хулио Вега был уже мертв.
48
Вега висел в кухне своего небольшого домика. Он использовал электрокабель, который привязал к крючку для люстры. Массивный узел петли наклонил голову вперед. Спереди удавка терялась в складках жира на шее. Стул, на котором он стоял, теперь валялся на полу.
Келли притронулся к руке покойника. Тело качнулось и несколько раз прошлось из стороны в сторону, как маятник.
– Холодный, – констатировал Келли.
Он позвонил в полицию. И началась обычная катавасия. Через полчаса явились все, кому положено – и местные полицейские, и бостонские, и ищейки из отдела по расследованию убийств. Даже самоубийство классифицируется законом как «неестественная смерть» и расследуется по полной программе.
Но, по-моему, смерть Хулио Веги была предельно естественной. Логическое завершение десяти лет опалы в полиции, преждевременного увольнения на пенсию, угрызений совести и пьянства. Вега наконец-то сполна расплатился за свои прегрешения, если таковые имелись. Уйдя из жизни, он избежал вторичного слушания по делу об убийстве Траделла, которые должны были просыпать новую соль на незажившие раны.
Даже сам вид покойного наводил на мысль о естественной смерти. В отличие от трупов Данцигера и Ратлеффа, где все кричало о насилии, Вега, казалось, просто уснул. Правда, в крайне неудобной позе. Однако кому из нас не случалось заснуть в совершенно дурацкой позе?
Гиттенс тоже явился. Он был заметно расстроен.
– Я боялся, что именно так все и кончится. Уж очень жестоко обошлись с Вегой. Он этого не заслужил.
Я хотел было подойти к Гиттенсу и сказать несколько слов утешения, но вовремя одумался. Не те у нас теперь были отношения, чтобы он оценил мое сочувствие.
Келли отвел в сторонку одного из детективов и спросил его мнение.
– Чистое самоубийство. Мы тут единственно для проформы.
Тело все еще висело в центре комнаты – фотографы-криминалисты задерживались на другом происшествии.
В момент, когда рядом с трупом никого не было, Келли подвел меня к Веге и сказал:
– Посмотри на следы на его шее, Бен. Приподними-ка тело.
Сам он приподнял голову Веги, раздвинул складки кожи. Я увидел две сине-красные полосы. Одна полоса кровоподтеков ниже кадыка, вторая – выше.
– Хм, – сказал я, не зная, что бы еще добавить.
Келли осуждающе посмотрел на меня.
– Смотри внимательнее! Замечаешь странность?
Я опять невнятно хмыкнул. Потом сказал:
– Говоря по совести, ничего не замечаю. Это первый повешенный, которого я вижу.
– А я повешенных видел не раз. Хотя впервые вижу человека, который ухитрился повеситься дважды.
Через несколько минут подъехала Кэролайн и с ходу сунула мне в руку бумажку с номером телефона.
– А кому я должен позвонить? – спросил я. – Тут нет фамилии!