Миссис де Уинтер
Шрифт:
Когда я наконец медленно, неуверенно вышла из церкви на солнечный свет, где-то в глубине души у меня затеплилась слабая надежда на то, что венок исчез, что его вообще не было, что эту злую шутку сыграло мое воображение и мои тайные страхи на несколько мгновений материализовались. Я слышала о подобных вещах, хотя и не вполне в них верила.
Однако венок был на месте, я увидела его сразу, мои глаза мгновенно выхватили его, после чего я не могла оторвать от него взгляда. Белые лилии на фоне темного идеального круга, на траве.
"Я не буду думать о Мэндерли, - именно так я сказала себе. Я слышала свой голос, отчетливый, твердый
– Я не буду думать о Мэндерли".
Но только о нем я и думала, и хотя знала его в течение столь короткого времени и в период столь ужасных событий, он стал моей навязчивой идеей, я то и дело возвращалась к нему в мыслях; пока шла домой, он возникал перед моими глазами при каждом новом повороте, я перестала видеть то, что окружало меня - деревья, поля, косогоры и рощи, кроткое английское небо, - и видела только Мэндерли.
Мне было неприятно, это угнетало и пугало меня, я выла словно раздавлена этим, мне это казалось странным и необъяснимым, я как бы чувствовала в этом насмешку, ибо никогда не принадлежала ему, даже не могла с полной уверенностью сказать, какие лестницы и коридоры находятся за многими постоянно запертыми дверями.
Мэндерли. Вовсе не люди предстали в моем воображении, чтобы подразнить меня; Фрис, Роберт, Клэрис, молоденькая горничная, Джек Фейвел, миссис Дэнверс, Ребекка - где все они? Этого я не знала. Умерла Ребекка - это все, что мне было известно доподлинно. Что v касается других, то о них я никогда не думала, мне они были безразличны. Я никогда их не увижу вновь, и они ничего для меня не значат.
Меня притягивал к себе дом. Я тосковала по нему, боялась его, он привлекал к себе. Мэндерли. Я ненавидела себя. Я не должна, ни в коем случае не должна думать о нем, должна отрешиться от этих мыслей, иначе мы погибнем. Я должна думать о Максиме и только о Максиме. Мы спасли друг друга, и я не должна искушать судьбу.
Я была страшно недовольна собой, когда медленно спускалась по последнему склону, идя через пастбище и видя открывающийся впереди славный, удобный, непритязательный дом Беатрис и Джайлса, из трубы которого поднималась тонкая струйка дыма. Должно быть, топят в маленькой обеденной комнате, Максим, наверное, все еще читает газету и нетерпеливо поглядывает на часы в ожидании моего возвращения.
Я пожалела, что со мной нет зеркала, чтобы посмотреть на себя, собраться и надеть на лицо маску, как это умел делать Максим. Я должна играть и притворяться. Я не видела того, что я видела; того, что случилось, вовсе не было. Я выброшу Мэндерли из головы, и если не смогу сделать то же самое с венком из белых цветов, я отвернусь от него, не буду на него смотреть и оставлю карточку лежать там, где она лежит, лицом к земле.
Я услышала, как в доме зазвонил телефон и залаяли собаки. Возвращались лошади, наклонив головы и пощипывая траву после утренней разминки. Я спускалась вниз, навстречу всему этому, заставляя себя успокоиться выглядеть веселой, бодрой. Огромным усилием воли я изгнала из своей памяти венок, карточку, инициал и все прочее, что могло иметь значение, хотя и понимала, что все это лишь погрузится глубже и останется там навсегда вместе с другими вещами, которые невозможно переделать или забыть.
Мне нужен был Максим. Я хотела спокойно сидеть с ним в углу какого-нибудь дома, чтобы при этом утреннее солнце заглядывало в окно, а в камине потрескивал огонь,
Я стала придумывать отчет о своей прогулке, о том, какие птицы, звери и деревья мне встретились, какими приветствиями и словами о погоде я обменялась с пожилым мужчиной, работавшим на земле, - я увидела его засаленную кепку, подвязанные веревкой штанины повыше ботинок, и мы очень дружелюбно с ним поговорили. И еще там была женщина с парой охотничьих собак, они мне очень понравились, и я их приласкала. Я хотела было придумать им клички, но мне в голову пришла только кличка Джеспер, и я поспешила отказаться от своей идеи.
Мне хотелось, чтобы Максим утешил меня, но не могла попросить об этом, я должна была оставаться совершенно спокойной и только о нем проявлять заботу. Я Должна притворяться и притворяться. Однако венок оказывался всюду, куда я только ни бросала взгляд - на дорожке, в кустарнике, возле калитки, у двери, - прохладный, белый и изысканный, он стоял между мной и всем тем, на что я смотрела, а карточка шевелилась и переворачивалась, и передо мной нахально плясала буква "Р".
Я остановилась в холле. Из кабинета до меня донесся голос Джайлса, разговаривавшего по телефону. Приятно запахло дымком - очевидно, в камин только что подбросили свежих дров. Я закрыла глаза, сжала и разжала ладони и сделала вдох.
Он сидел у камина в малом обеденном зале, я увидела его профиль, на полу перед ним валялась газета. Он не шевелился, должно быть, мысли его были где-то далеко, и он не заметил моего появления в комнате.
Некоторое время я смотрела на него, на столь знакомые, чуть обострившиеся за последние дни черты лица, на густые, хотя и седые волосы, на руку с длинными пальцами, покоящуюся на подлокотнике кресла, и в тот момент, когда я собиралась с облегчением, в порыве любви броситься к нему, услышала голос, который отчетливо, по слогам, бесстрастно произнес фразу: "Этот человек - убийца. Он застрелил Ребекку. Это человек, который убил свою жену". Я вскинулась, подумав, не было ли это произнесено на самом деле с сознательной целью - свести меня с ума. Невероятным усилием воли я заставила себя отбросить все эти мысли и шагнула к Максиму в тот момент, когда он поднял глаза; он увидел меня, и на его лице засветилась улыбка, озарившая меня любовью, радостью и благодарностью за то, что я вернулась.
Женщина принесла в непритязательном кофейнике кофе, сервировка была без изысков - и слава Богу. Солнечные лучи все же проникли через высокие окна: одна из собак это быстро обнаружила и улеглась в снопе света, в то время как другая жалась к камину, в котором чуть теплился огонь, и мы с Максимом вынуждены были по очереди возиться с поленьями, что меня весьма радовало. Я была возбуждена и нуждалась в каком-нибудь прикрытии.
– Я слышала, Джайлс разговаривает по телефону, - сказала я.
– Да.
– Ты его видел?
– Он заходил сюда и снова ушел. Все время извинялся и сморкался.
– Бедняга Джайлс.
– Он начинает раздражать меня. Боюсь, с этим ничего не поделаешь. Кажется, он совершенно расклеился.
Сказано было резко и с неприязнью. Максим всегда был нетерпим к неумению сдерживать эмоции, но я хотела, чтобы он был поделикатнее с Джайлсом, чтобы понял его. Эта резкость напомнила мне, каким он иногда бывал до того, как я узнала всю правду и он позволил мне приблизиться к нему.