Миссис де Уинтер
Шрифт:
Но в тот момент я не жалела об этом, меня это не беспокоило, Мэндерли исчез в тот день для меня, он догорел, как догорает свеча. Моим .будет этот, думала я, разглядывая дом-красавец, видя, как меняется его освещенность и цвет по мере того, как угасает день. Этот дом будет моим, мы приедем сюда. Я это знаю. Овладевшая мной фантастическая идея была сильнее реальности, она настолько захватила меня, что я не чувствовала ни малейших сомнений, я знала, что нашла свой дом и в один прекрасный день все станет на место и разрешится. Я сказала:
– Я хочу войти в дом.
–
– Забор сломан - вон, посмотри. Там и вон там.
– Нет.
Однако Максим не торопился уходить. Он стоял позади меня, его рука лежала на моем плече, и я знала, что он переживал те же самые чувства, что и я.
– Пойдем, - сказала я и осторожно двинулась вверх по склону вдоль забора, не отрывая глаз от дома.
Через несколько секунд Максим последовал за мной; обернувшись, я увидела, что он тоже не отводит от дома взгляда.
Я так отчетливо помню мечты того дня, тот мир надежд, в котором вдруг оказалась.
Мы шли вдоль восточной части дома, где сад был наиболее запущен. На старой беседке виднелись остатки ползучего растения, с крыш свисали ветки жимолости, шишковатые, давно не подстригавшиеся побеги глицинии переплелись друг с другом. Дорожка шла мимо них и подводила к закрытой калитке. Цветочные клумбы основательно заросли, и тем не менее я подумала, что ими все-таки кто-то занимался и понадобится не так уж много усилий, чтобы привести их в порядок. Я стала строить планы, что следует убрать, что поправить, что посадить; если хорошо поработать, наняв, возможно, одного рабочего из местных жителей, да еще мальчика, то за пару сезонов мы сможем вернуть саду прежний вид.
Позади дома находились конюшни, вымощенный камнем внутренний двор со статуей стоящего на коленях ребенка в центре, чуть поодаль я увидела старую повозку и сломанную тачку, а также теплицу с разбитыми стеклами; нас приветствовала заливистой песней малиновка.
Я скользнула глазами по стене и уперлась взглядом в маленькое окошко вверху.
– Максим...
– Они, вероятнее всего, только что ушли.
– Нет, - возразила я, - вовсе нет. Они были здесь не так давно, мне кажется, но сейчас ушли надолго.
Взглянув на Максима, я уловила грусть в его лице и поняла, что он погрузился в свои мысли и никогда по-настоящему не вернется из прошлого, поскольку этого и не хочет.
Я снова посмотрела на дом. Коббетс-Брейк находился теперь в тени, кирпичные стены и каменные дорожки окрасились в цвета разных оттенков - от нежно-фиолетового до серого; кроме любви, меня вдруг охватило какое-то новое чувство, нечто вроде твердой решимости. То, чего я хотела в тот момент, я хотела для себя, и это поразило и даже испугало меня.
Максим медленно пошел назад, опустив голову, даже не глядя на дом. Он не заговорит о нем, подумала я, и мы просто уедем, сядем в машину и уедем прочь, мне не будет ни в чем отказано, о моей мечте не будет даже упомянуто. Именно так он поступит. Во мне стали закипать гнев, горечь и острая жалость к себе. Я уже предвидела, какое разочарование испытаю и как буду переживать случившееся.
Было очень тяжело карабкаться вверх по крутой узкой тропке к тому месту, где мы оставили машину. Максим всю дорогу шел впереди. Всего лишь раз я остановилась, чтобы перевести дыхание, позволив себе бросить взгляд назад, где в просвете между деревьями виден был дом, уже окутанный тенями, и только три или четыре трубы в западной части были освещены лучами заходящего солнца и поблескивали словно угли.
Радость и надежда покинули меня, их сменили безысходность и отчаяние. Я вдруг почувствовала, что замерзла.
В машине также было холодно. Я сцепила руки, чтобы унять дрожь. Максим хранил молчание. Он сидел так, словно чего-то ждал.
– Думаю, мы уже опоздали к чаю, - устало сказала я.
– Мне хочется принять горячую ванну, когда мы вернемся.
Максим взял обе мои руки и сжал их своими.
– Бедняжка, - сказал он, и я увидела, что он смотрит на меня с такой же любовью и нежностью, как это было раньше.
– Ты так стараешься оградить и защитить меня, но, право же, в этом нет необходимости. Ты изо всех сил пытаешься скрыть от меня, чего ты хочешь, как ты себя чувствуешь, но, конечно же, не можешь.
– Что ты имеешь в виду?
– спросила я, внезапно рассердившись и чувствуя, что могу расплакаться оттого, что разочарована в себе.
– Что ты хочешь этим сказать? Поехали, я замерзла.
– Я знаю тебя, - сказал он, продолжая удерживать мои руки.
– Знаю слишком хорошо.
– Не говори так, словно я какая-то глупышка, которую нужно опекать и к которой нужно быть снисходительным.
– Да, ты права. Извини меня.
– Максим...
– Ты совершенно права.
– Это просто...
– Я знаю.
– Что ты знаешь?
– Коббетс-Брейк, - произнес он задумчиво.
– Странное имя. Кто был Коббетс, что ты можешь предположить?
Однако я не ответила. Мне не хотелось заниматься праздными домыслами, как это делают, проезжая какой-нибудь иностранный город, который не так уж и интересен. Мы собираемся уехать, мы никогда больше не увидим этот дом. И это все. Вероятно, было бы гораздо лучше, о Господи, если бы мы вообще его не видели, подумала я.
– Ты права в отношении чая, - сказал Максим.
– Это не так уж важно.
– Да, хотя, признаюсь, я бы не отказался сейчас от чая.
– Прости, это моя вина.
– Почему?
– Мы слишком долго пробыли здесь. Ты должен был мне сказать... заставить меня двинуться в путь.
– Я не хотел этого делать. А сейчас, поскольку чая не будет, мы должны распорядиться временем с большей пользой.
– О чем ты?
Он отпустил мои руки и завел мотор.
– Мы проезжали ферму, помнишь? Примерно в четверти мили от перекрестка, перед тем как заблудиться. Она называлась Хоумфарм. Рискую предположить, что если мы там остановимся и попробуем расспросить хозяев, они смогут рассказать тебе все, что ты хочешь знать об этом доме.