Шрифт:
Прикроватные часы показывали семнадцать минут второго. Снаружи царила ночь, она затопила город мглой, и любой случайный огонек подвергался ее хищному натиску. В комнату ночь не пускали ситцевые шторы, ее постоянно контратаковали лампы, но Уолтер Дональдсон не забывал ни на миг: тьма и сон рядом, они только и ждут, когда ты дашь слабину.
Рослый и дородный, обычно он был спокоен, но сегодня жутко нервничал; это проявлялось и в осанке, в походке. По своей фешенебельной спальне он расхаживал полностью одетый, но петля галстука была ослаблена,
Фэй Дональдсон сидела на краю двуспальной кровати. Она была хороша собой, особенно сейчас, с убранными на ночь в конский хвост белокурыми волосами, в стареньком, но вполне годном пеньюаре и полунадетых шлепанцах.
— Уолтер, пожалуйста, перестань ходить.
Муж лишь поморщился в ответ. Сутулясь, он дошел до стенки, повернул обратно.
— Дорогой, это было в последний раз.
— Хочется верить, — вздохнул Дональдсон. — Иначе, Фэй, я не выдержу. Правда, не знаю, как мы будем жить дальше, если это повторится.
— Не повторится, я совершенно уверена, — пообещала жена.
— Спать хочешь? — спросил он.
— Нет, нисколечко, — ответила она.
Но у нее опускались веки, слабело внимание. Сколько раз в последнее время Дональдсон вот так же в страхе наблюдал, как к ней подкрадывается сон, этот предатель, открывающий потайную дверцу врагу.
— Два раза на этой неделе, — напомнил он. — На прошлой — трижды. И до того столько же.
— Уолт, больше такого не будет, — твердо сказала Фэй. — Я абсолютно уверена.
Он пропустил слова жены мимо ушей.
— Снова и снова… Фэй, разве я неврастеник? Разве я узколобый ревнивец? Скажи наконец правду. Объясни, что происходит.
— Уолтер, ты у меня замечательный. Мы уже четыре года вместе, и ты всегда был хорошим мужем. Лучшего и желать нельзя.
— Спасибо. Но разве ты меня не называла узколобым ревнивцем? На той вечеринке, когда Том Хенли к тебе клинья подбивал, а ты была в восторге, помнишь?
— Помню, — кивнула она. — И вовсе я не была в восторге.
— Я тогда сцен не устраивал, — продолжал Дональдсон. — А эти телефонные звонки от старого друга?
— Он горький пьяница — как налижется, так и звонит. Думаешь, приятно его утешать?
— Конечно же нет! Собственно, я о чем? О том, что никогда не задавал вопросов, куда ты ходишь, с кем время проводишь. По вечерам, когда ты из дому выскакивала, разве я хоть словом, хоть жестом…
— Да никогда я по вечерам не выскакивала, — перебила жена. — Ну, может, в кино раза два.
— Я же не в упрек! — Лицо у Дональдсона было суровое, напряженное. — Просто хочу сказать, что ревнивец на моем месте, параноик какой-нибудь, ко всем этим мелочам обязательно придирался бы. А я — ни-ни. Я не узколобый! Что, разве не так?
— Конечно же так. — Фэй уже пошатывалась, сидя с полусмеженными веками.
Дональдсон едва не застонал. Он знал, что сон близок — неудержимый, непобедимый, — а под прикрытием сна крадется опаснейший враг. Но прежде чем враг запишет на свой
— Так к чему я, собственно, веду, — резко повысил голос Дональдсон, и жена вздрогнула, распахнула глаза. — А веду я вот к чему: на моем месте точно так же реагировал бы любой мужчина. Дело, следовательно, не во мне, а в тебе, ведь это по твоей вине я оказался в нелепейшей ситуации. Ну скажи, кому такое может понравиться?
— Ничего плохого я не делала, — возразила Фэй. — У меня не получается контролировать… Я жертва обстоятельств, точно такая же, как и ты. Уолтер, ты не вправе меня винить.
— То есть как это не вправе! — изумился Дональдсон. — Это с тобой происходит, не со мной.
— Господи, — тяжко вздохнула она, — когда же это кончится? Уолт, милый, я сегодня на работе вымоталась, и уже так поздно.
Она сбросила шлепанцы, легла, медленно закрыла глаза.
— Нет, черт возьми! — вскричал муж, потрясая кулаками. — С этим надо разобраться сейчас же, пока снова не началось. Надо, Фэй! Если повторится — клянусь, я не знаю, что сделаю!
Своего он добился — разбудил жену.
— Милый, успокойся, сегодня ночью ничего не будет. Это просто исключено, потому что у меня совершенно нет сил. Сколько времени?
— Два десять.
— Боже…
— Я понимаю, понимаю, — взял Дональдсон убеждающий тон, — уже очень поздно, ты устала. Но мы должны что-то сделать, прежде чем это повторится. Думай, милая, думай. Почему с тобой такое происходит? Не с кем-нибудь, а только с тобой?
— Я сто раз говорила, — едва шевеля от изнеможения губами, ответила Фэй, — что понятия не имею. Если бы что-нибудь понимала, ну хоть самую капельку, обязательно бы рассказала, клянусь. Мне это так же противно, как и тебе.
На лице Дональдсона появилась ироническая ухмылка.
— Ты мне не веришь?
— По-моему, тебя все устраивает, — сказал муж.
— Уолт! Как ты можешь!
— Все это происходило на моих глазах, забыла? Трижды на той неделе, дважды на этой. И тебе всякий раз нравилось.
— О господи! — Снова у нее закрылись глаза. — Уолт…
— Что?
— Я хочу сказать… — Последовала почти минутная пауза. — Я хочу сказать… — Она резко открыла глаза. — Я что-то сказала?
— Ничего.
— Как же в сон клонит, — пожаловалась Фэй. — Но я хотела сказать… — У нее опустились веки.
— Сейчас спать нельзя! — закричал Дональдсон. — Нельзя, Фэй!
Врастяжку, как под наркозом, она пролепетала, не открывая глаз:
— Не могу, засыпаю… Прости…
Муж наклонился к ней и зашептал на ухо:
— Кто он? Фэй! Кто он, скажи.
Она застонала, но не ответила.
Уолтер Дональдсон расхаживал взад-вперед по ярко освещенной фешенебельной спальне и посматривал на жену, уснувшую на удобной двуспальной кровати. Он потер лицо, покрытое жесткой черной щетиной, и ссутулился еще больше.