Миссис Харрис едет в Нью-Йорк
Шрифт:
Считается, что хорошего дипломата смутить невозможно, и сам маркиз в официальной обстановке обычно был холоднее льда, — но это было уже слишком. Кроме того, удар был нанесен неожиданно, он не успел к нему подготовиться, а беда, казалось, надвигалась неотвратимо.
Сказать правду? Немыслимо. Отрицать — значит подвергнуться дальнейшему допросу. Поэтому маркиз, не думая более, ответил:
— Да, разумеется, — надеясь как можно скорее закончить эту ужасную процедуру и оказаться в безопасности на пристани, где миссис Харрис могла бы освободить его от, как оказалось, не вполне безопасного спутника.
Но утвердительный ответ
— Слыхали? Он сын лорда! Это значит, он герцог?
— Он сэр, а ты балда — герцогом может быть только родственник Королевы!
— Что, что? — взвился еще кто-то. — Он — родственник Королевы?! Эй, ваше лордство, сейчас птичка вылетит! Посмотрите сюда, герцог! Как его фамилия, Бедлингтон, да? Герцог, улыбнитесь маркизу!..
Маркиз, внешне сохранявший обычное достоинство, покрылся ледяным п отом. Он сообразил, что теперь, когда пресса связала их с Генри узами кровного родства, не так-то просто будет отказаться от этих уз. Как же теперь отдать Генри миссис Харрис?..
Репортеры столпились вокруг мальчика, восклицая:
— Ну, Генри, скажи нам что-нибудь! Ты собираешься ходить здесь в школу? Ты хочешь научиться играть в бейсбол? Что ты можешь сказать американской молодежи? Поделись своими впечатлениями об Америке! Где живет твой папа — в замке?
Генри, несмотря на эту атаку, был нем, как рыба и блестяще подтвердил свою репутацию сдержанного мальчика. Репортеры напирали все сильнее, а молчание Генри становилось все более невыносимым для них. Наконец, один из репортеров попытался пошутить:
— Может, у тебя киска язычок стащила?.. Слушай, я все-таки не верю, что маркиз — твой дедушка!..
Тут малыш Генри не выдержал и распечатал свои уста. Еще бы — тут подвергли сомнению правдивость его благодетеля! Славный седой старикан с добрыми глазами соврал ради него, Генри, и теперь надо было это враньё поддержать. А как говорила миссис Харрис, Генри всегда был готов придти на помощь другу.
Итак, уста младенца разомкнулись и представители прессы услыхали звонкий мальчишеский дискант с неподражаемым кокнийским выговором:
— Кой черт, ясное дело, дед он мне! Поняли, нет?
Даже издали было видно, как взлетели брови джентльмена из «Дэйли Мэйл» — к самому потолку.
Маркиз почувствовал настоящий ужас. Он, разумеется, не мог знать, что настоящие проблемы еще и не начинались…
12
А в это время внизу, на палубе туристического класса, Ада Харрис и Вайолет Баттерфильд, одетые в свою лучшую одежду, стояли у фальшборта, сжимая в дрожащих руках паспорта и свидетельства о прививках. Они впервые увидели загадочную страну, ожидавшую их, и смотрели теперь на суету катеров, буксиров и лодок возле трапов «Виль де Пари».
С раннего утра они отвели принаряженного и напичканного инструкциями о том, как вести себя в различных обстоятельствах — например, если миссис Харрис задержится и т. п. — Генри к маркизу. Миссис Харрис ликовала, миссис Баттерфильд по обыкновению нервничала и потела — приближалось суровое испытание.
— Ох, Ада, — простонала она, — ты уверена, что все обойдется? Мне почему-то кажется, что должно случиться что-то ужасное… я это просто в костях чую…
Даже если бы миссис Харрис уверовала вдруг в пророческие
— Успокойся, дорогая, — сказала она подруге. — Ну что может пойти не так? — она принялась загибать пальцы: — вот смотри: он проходит границу с маркизом, никто его ни о чем не спрашивает — так? На пристани он сразу идет туда, где у них буква «Б» — Браун, значит, — и там мы его встретим. Садимся в такси, его мистер Шрайбер берет; Генри, как в Англии, на минутку отходит к кому-нибудь еще, пока Шрайберы не уедут; потом он садится с нами в машину. Адрес у нас есть. Приезжаем, он гуляет по тротуару, а мы смотрим, все ли в порядке. Если проблем нет, поднимаем его в квартиру. Помнишь, миссис Шрайбер говорила, что в их новой квартире целый полк заблудиться может? Значит, с Генри проблем и подавно не будет, тем более что ему надо прятаться всего денька два, пока не отыщется его отец — и дело в шляпе! Так что сейчас расслабься. Ну сама скажи — что может пойти не так?
— Все что угодно, — последовал мрачный ответ.
Борт о борт с «Виль де Пари» стоял сверкающий свежей белой и серой краской американский катер с трехдюймовой пушкой на носу, радарной мачтой и огромным звездно-полосатым флагом. Трап вел с катера в портал, открытый в борту лайнера невысоко от воды; похоже, там происходило что-то важное — музыканты на палубе катера встали «смирно» по сигналу капельмейстера, почетный караул из моряков и морских пехотинцев под командой увешанного аксельбантами и наградами офицера выстроился у трапа — капельмейстер взмахнул руками, офицер рявкнул что-то, лязгнули затворы ружей, солдаты взяли «на караул», а капельмейстер воздел жезл — и оркестр грянул «Звездное знамя», которое сменили «Звезды и полосы — навеки».
Под звуки этого марша Соузы с борта «Виль де Пари» по трапу сошла на катер свита в золоченых галунах и аксельбантах, состоящая, как положено, из солдат: представляющие армию, флот и ВВС; за ними шествовали официальные лица во фраках и цилиндрах; затем, после короткой паузы, капельмейстер вновь воздел и резко опустил руки — и над бухтой полилась «Марсельеза». Засим на трапе явился виновник всего этого шума — прямой как шпага элегантный пожилой джентльмен в сером фраке и сером же цилиндре, при розетке кавалера Почетного легиона в петлице, седой джентльмен с белоснежными усами и ярко-голубыми глазами под кустистыми седыми бровями. Он замер на первой ступени трапа, сняв цилиндр, и стоял так, пока не замолк гимн Франции.
— Да это же мой друг, маркиз! — обрадованно воскликнула миссис Харрис, которая еще не осознала, что происходит.
А миссис Баттерфильд, ожидавшая какой-нибудь катастрофы, была настороже и заметила все первой. Показывая на спускавшегося по трапу под звуки новой мелодии маркиза трясущимся толстым пальцем, она пронзительно вскрикнула.
— Смотри! Смотри! Там… с ними… наш Генри!..
Так оно и было. Сразу за маркизом, держась за руку мистера Бэйсуотера, одетого в безупречную ливрею, впереди секретаря, камердинера и прочей свиты посла, шел малыш Генри. Он прошествовал по трапу и благосклонно принял руку морского пехотинца, который поддержал его.