Миссис Крэддок. Покоритель Африки

Моэм Сомерсет

– Всего-навсего вдова местного сэра-рыцаря, дорогая, – просветила Берту хозяйка насчет последней. – Ничего примечательного, зато добра сердцем, так что не нужно судить ее слишком строго.

Прибыл генерал Хэнкок с двумя туго завитыми дочерьми. Девицы были на редкость дурны собой, однако притворялись, что не знают об этом. Пыхтя, точно паровоз, старый вояка проковылял в залу, а его дочки (чей совокупный возраст составлял солидную цифру шестьдесят пять) задержались в передней, чтобы переобуться в туфли, привезенные с собой.

Чуть позже появился декан, кроткий и общительный старичок, ради которого пришлось пригласить мистера Гловера, разумеется, вместе с сестрой. В платье из черного,

невероятно блестящего атласа мисс Гловер выглядела почти нарядно.

– Бедняжка, – сказала миссис Брандертон кому-то из гостей, – это ее единственный вечерний туалет. Бог знает, сколько она его уже носит. Я бы охотно предложила ей что-то из моих старых платьев, но боюсь, что она оскорбится. Люди ее класса до смешного обидчивы.

Возвестили о прибытии мистера Аттхилла Бэкота. Когда-то он боролся за место в парламенте и с тех пор считался авторитетом в вопросах внутренней политики. Вслед за ним явились мистер Джеймс Лицетт и мистер Молсон – одинаково краснолицые сквайры с закоснелыми убеждениями, похожие как две капли воды. Последние тридцать лет ходила шутка, что различить этих двоих могут только жены. Миссис Лицетт была худощавой, спокойной и уравновешенной леди; вместо чепца она носила на голове две тонкие полоски кружев. Миссис Молсон была так незаметна, что никто не мог описать ее внешность.

Собрание у миссис Брандертон на этот раз вышло образцовым: верх нравственности в сочетании с безупречным аристократизмом просто обязаны были дать превосходный результат. Миссис Брандертон пребывала в отличном расположении духа, ее надтреснутый голос звучал резко и пронзительно. Хозяйка позаботилась о соответствующем наряде: ее действительно недурное платье прелестно смотрелось бы на даме вдвое моложе.

Угощение, как всегда, было малосъедобным. Светская дама и модница, миссис Брандертон не признавала плотных блюд, привычных для деревенских званых обедов: супов-пюре, жареной камбалы, отбивных и жаркого из баранины, фазана, шарлотки со сливками и конфитюра. Утверждая, что следует проявлять утонченность, она потчевала гостей бульоном, entrees [23] , выписанными из Лондона, рагу из цыпленка и каким-то пышно взбитым десертом, аппетитным на вид и мерзким по вкусу. Стол выглядел изысканно, однако не был сытным, что вряд ли могло порадовать почтенных сквайров со здоровым аппетитом.

23

Закуски (фр.).

– У Брандертонов вечно остаешься голодным, – возмутился мистер Аттхилл Бэкот.

– Я-то знаю старуху, – ответил мистер Молсон (миссис Брандертон, надо заметить, была его ровесницей; тем не менее этот волокита считал себя молодцом хоть куда и вовсю флиртовал с мисс Хэнкок – той из двух, что была менее дурна собой). – Да, я хорошо ее знаю и потому, прежде чем ехать сюда, всякий раз заправляюсь бокалом хереса с сырым яйцом.

– Право, вина скверны просто до неприличия, – заявила миссис Мэйстон Райл, гордившаяся тонким вкусом. – Так и хочется взять с собой фляжку доброго виски.

В отличие от угощения застольная беседа была обильна и разнообразна. Аксиома любого повествования заключается в том, что истина должна выглядеть правдоподобно, и посему для сторонников реализма безудержное преувеличение фактов всегда служит помехой. Дословный пересказ речей, которые велись на ужине у миссис Брандертон, показался бы читателю вопиющей пародией. Безусловное первенство принадлежало историям из жизни известных людей. Миссис Мэйстон Райл, специалист по рассказам о духовенстве, с большим

успехом поведала о епископе Торольде-белоручке, а также о епископе Уилберфорсе и его чертовом посохе. (Это несколько потрясло дам, но миссис Мэйстон Райл не собиралась разрушить впечатление от своего повествования, пожертвовав бранным словом.) Декан рассказал про самого себя, на что миссис Мэйстон Райл ответила историей про архиепископа Кентерберийского и занудного викария. Мистер Аттхилл Бэкот поделился политическими анекдотами: сначала про мистера Гладстона и стол палаты общин, затем про Диззи [24] и работника на ферме. Кульминацией стали знаменитые истории генерала Хэнкока о герцоге Веллингтоне. Эдвард от души хохотал над каждой байкой.

24

Диззи – прозвище Бенджамина Дизраэли (1804–1881), английского государственного деятеля.

Взгляд Берты был прикован к Крэддоку, она страшно переживала. Какие гадкие мысли у нее в голове, со стыдом думала она, как унизительно для Эдварда, что они вообще пришли ей в голову! Разве не прекрасен ее супруг и внешне, и внутренне? Почему она трепещет перед мнением дюжины глупцов? Берта ничего не могла с собой поделать. Как ни презирала миссис Крэддок своих соседей, она находилась в позорной зависимости от их суждения. А как чувствует себя Эдвард? Тоже волнуется? Мысль о страданиях мужа причиняла ей невыносимую боль. Когда миссис Брандертон встала из-за стола, Берта пережила огромное облегчение. Она бросила взгляд на Артура, который уже распахнул дверь, и в эту минуту отдала бы что угодно, лишь бы украдкой попросить его присмотреть за Эдвардом, но не осмелилась. Ее терзала мысль, что все эти ужасные старики будут его игнорировать и тем самым открыто унизят.

В гостиной мисс Гловер случайно оказалась рядом с Бертой в некотором отдалении от остальных дам. Сестра викария поняла, что само небо посылает ей шанс покаяться перед миссис Крэддок в том, что прежде она недооценивала Эдварда. Мисс Гловер давно переменила мнение о мистере Крэддоке и теперь чувствовала потребность извиниться, однако смертельно волновалась. Необходимость затронуть столь деликатную тему повергала ее в неописуемый ужас. С другой стороны, собственные мучения придавали мисс Гловер уверенности: чем неприятнее разговор, тем очевиднее ее долг объясниться. Однако слова застряли у нее в горле, и она начала говорить о погоде. Мысленно отругав себя за малодушие, мисс Гловер приготовилась к испытанию и густо покраснела.

– Берта, я хочу попросить у вас прощения! – неожиданно выпалила она.

– За что? – изумленно вытаращила глаза Берта.

– Я была несправедлива к вашему супругу. Считала, что он для вас неподходящая пара, и говорила о нем такое, что и вообразить стыдно. Я весьма сожалею. Мистер Крэддок – один из лучших людей, кого я знаю. Не сомневаюсь, что вы с ним будете очень счастливы.

Берта рассмеялась, но сквозь смех на ее глазах выступили слезы. Ей захотелось броситься на шею угрюмой сестре викария – в такую минуту слова мисс Гловер ее сильно поддержали.

– Конечно, я вас прощаю! Вы ведь ничего такого не думали.

– Думала, думала! – настаивала мисс Гловер, не желавшая преуменьшать тяжесть своего преступления.

– Считайте, что я уже обо всем забыла. Скоро вы просто влюбитесь в Эдварда!

– Моя милая Берта, вы, должно быть, шутите? – испугалась мисс Гловер, которая всегда воспринимала все буквально. – Как же это я могу влюбиться в вашего мужа?

Их перебила миссис Брандертон.

– Берта, дорогая, мне нужно с вами поговорить, – скрипуче произнесла она.