Миссия – любовь

Басова Юлия

– Пахнет вкусно, – похвалила я на всякий случай.

После сегодняшних событий мне совсем не хотелось провоцировать раздражение матушки. Она могла найти повод для ссоры в любом моем слове, выражении лица, даже во взгляде – чересчур дерзком или, того хуже, непочтительном.

Я подула на ложку, чтобы не обжечься, и улыбнулась. Есть совсем не хотелось, но родительница сидела напротив, пристально наблюдая за мной.

– Ешь давай, – отозвалась она, проигнорировав мою улыбку.

– Горячий. – Я осторожно пожала плечами.

– А ты чего хотела? Чтобы борщ

холодным был? – заносчиво отреагировала мать.

Внутри меня все опустилось. «Наверное, скоро придется съезжать от нее». В принципе, я могла поступить так прямо сейчас. Деньги на квартиру были, на жизнь – тоже, так что голод мне был не страшен. Пусть я беспринципная и мой способ обеспечивать себя мог показаться очень странным, но я надеялась, что когда-нибудь обрету семью и начну честно работать. Делать что-нибудь однозначно хорошее.

Я могла бы покинуть этот дом в любой момент, но мне, как ни странно, было жалко мать. Да, с ней было сложно, она часто срывалась, выплескивая на меня все обиды на несложившуюся жизнь. И вместе с тем принимала меня такой, какая я была.

Кто знает, сможет ли мой будущий муж так же относиться к моему дару и его неизбежным последствиям? Даже если я не буду пользоваться своими талантами – что вполне естественно, ведь, будучи замужем, нельзя брать деньги у других мужчин. И все же: что будет чувствовать мой муж, перехватывая восхищенные, вожделеющие взгляды парней, с которыми мне придется общаться больше пяти минут? Что он будет чувствовать, зная, что любой из них готов ради меня на все? Даже под поезд броситься, если прикажу. Что, если в конечном итоге семья распадется, не выдержав этого испытания? А мать… На нее хотя бы можно положиться. Она никогда меня не бросит.

В редкие минуты откровений мама рассказывала мне, как впервые встретила отца, как от одного его взгляда по телу пробежала сладкая дрожь. Эта сладость парализовала волю, как сильнодействующий яд. Было больно и приятно одновременно. Она не могла думать и анализировать. Она не могла сопротивляться этому наваждению. Она могла только любить, безумно и безоглядно. Не дожидаясь взаимности.

Но он ответил.

Отец был с ней несколько лет. Сейчас он говорит, что мать – единственная женщина, с которой он был так долго. Я знаю это, как и то, что он просто не в состоянии находиться с одним человеком в течение длительного времени. А что, если и я не смогу? Ведь дар зовет, требует все новых и новых побед. Только зачем? В чем смысл?

У отца было полно внебрачных детей – так много, что он давно перестал считать. Среди них были девочки, но дар унаследовала только я. Парни такой дар могли перенять только от своих матерей, а женщин мой отец выбирал самых обычных. Как моя мама. Им нечего было передать своим детям, кроме красоты, силы и благородства. Отец всегда находил именно таких спутниц.

Однажды он признался мне, что сразу чувствует ту женщину, которая станет матерью его ребенка. Это могло бы показаться жестоким, ведь ни с кем из них он не собирался связывать свою судьбу; но надо было знать моего отца, чтобы понимать его душу.

Не существовало более

светлого и чистого человека. Он ни на кого и никогда не злился и не обижался. Он будто излучал радость, рядом с ним люди чувствовали уверенность в том, что все будет хорошо.

Как он договаривается со своей совестью, зная, что калечит чужие жизни?

И как поступать мне?

Я вспомнила глаза Алексея Львовича, его взгляд, послушный и затравленный, как у больной собаки, и почувствовала себя чудовищем.

Мать молча ждала, когда я доем.

– Может, сметаны положить? – потеплевшим голосом спросила она. – А то остыло все.

– Можно, я больше не буду? – робко спросила я.

Помню, как в детстве она часами не выпускала меня из-за стола в надежде, что я доем обед, а я сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, и упорно отказывалась от супа.

– Можно, горе ты мое, не ешь, – сжалилась мать, убирая тарелку.

Меня затопила волна нежности. Я смотрела на эту немолодую, но все еще красивую одинокую женщину и мысленно молила ее о прощении.

– Как тебе в университете? Как ребята? – заговорила мать, сметая ладонью крошки со стола.

– Нормально. Даже парни есть. Я как-то не ожидала, – неопределенно ответила я.

Мать встревожилась:

– И что?

– Ничего. Мам, может, нам новый дом купить? Ну, побольше, чем этот? Деньги есть.

– Вот захочешь жить одна, тогда и покупай. А я здесь останусь, – устало отмахнулась родительница.

Мне стало грустно. Вот и мать чувствует, что пришло время расстаться.

Я еще немного посидела в гостиной, уставившись в телевизор. Было невероятно скучно, но хотелось немного побыть с мамой. Постепенно усталость взяла верх над дочерними чувствами, и я встала, чтобы пойти к себе.

Мать проводила меня беспокойным взглядом и спросила:

– Что у тебя завтра?

– Как обычно, семинары, лекции. Ничего особенного.

– Будь осторожна, – изменившимся голосом попросила она.

Материнский инстинкт, как обычно, нашептывал моей родительнице всякие страшилки. Если бы я знала тогда, что женская интуиция – вовсе не сказочка для малышей, то не выходила бы из дома весь следующий день.

Я пожелала маме спокойной ночи и поднялась к себе в комнату. В ней за время моего отсутствия ничего не изменилось; деревянная кровать, аккуратно заправленная шерстяным покрывалом, туалетный столик, кресло, в котором можно уютно расположиться, нанося макияж, и небольшой письменный стол со стулом – все было на своих местах.

Я с наслаждением сбросила одежду в корзину для грязного белья, приняла душ и юркнула под одеяло.

Сон пришел почти сразу, но облегченья не принес. Воспаленное сознание не могло расстаться с событиями сегодняшнего дня.

Мне снился Он. Роберт Стронг опять смотрел на меня строго, с каким-то странным вызовом. Он разговаривал со мной, на этот раз по-английски. Я понимала только половину. Кажется, он меня ругал. Выражений этот мерзавец не выбирал, но осуждать его почему-то вовсе не хотелось. Я будто сама чувствовала свою вину, хотя и не понимала толком за что.