Миссия – любовь
Шрифт:
Я все понимала. Непонятно было одно: а мне-то что делать? Тоже найти себе пару? После того как Роберт пропал, я не могла смотреть на других мужчин и тихо радовалась, что в нашем вузе их так мало. На семинары с иностранцами я больше не ходила – договорилась с Семипалатовой, что сдам ей «хвосты» отдельно, а еще куплю для ее кабинета новый жидкокристаллический экран. Преподавательница довольно легко согласилась на мое предложение, посетовав лишь на то, что без практики из меня получится плохой педагог. Я только усмехнулась в ответ: знала бы она, каким отличным специалистом я стану через какое-то время. Мне было ясно, что рано или поздно за
В дверь моей комнаты тихо постучали.
– Ты есть будешь? – послышался снаружи голос матери.
«Черт подери! Она потихоньку становится просто идеальным родителем. Тактичная, ненавязчивая, без претензии на главенство в семье. Что это с моей бывшей сварливой матушкой?»
– Сейчас приду, – пообещала я: есть совсем не хотелось, но и обижать маму не следовало.
– Хорошо, дочка.
На улице похолодало, и в доме тоже было зябко, хотя мы и включили отопление. Я накинула на плечи теплый вязаный свитер и стала спускаться в столовую.
На столе меня уже ждала полная тарелка супа. Я с благодарностью посмотрела на мать и пробормотала:
– Спасибо. Лучшее средство от непогоды – горячий суп. – Да, – радостно согласилась моя родительница, – говорят, завтра снег пойдет. Ты машину переобула?
– Ой, – растерялась я, – нет еще.
«Разиня! Как можно было забыть?»
– Ладно, в ближайшее время съезди, – настойчиво сказала мать.
Мы немного помолчали. Я нехотя ела суп, делая вид, что он мне очень нравится. Мать сидела рядом, обводя стены мечтательным взглядом. Наконец, она произнесла:
– Твой отец звонил.
«Вот почему она такая сегодня – поговорила с отцом и подобрела», – подумала я, а вслух спросила:
– Чего хотел?
– Вы же должны были встретиться. Он сказал, что около месяца назад.
– Да, – равнодушно кивнула я, – но потом что-то не срослось.
– Вот он и поинтересовался у меня, что именно. А я ответила, что сама не пойму, что с тобой происходит. Сидишь дома, никуда не ездишь, кроме университета. А он удивился, почему тогда не находишь времени, чтобы с ним встретиться. Трубку не берешь. А я? Что я могла ответить? Предложила ему приехать к нам.
Я пожала плечами. После отъезда Роберта меня уже даже отец не интересовал. Ну, расскажет он мне о том, что он – Ясный и я тоже – наполовину. И что?
– Позвони ему, он волнуется, – настойчиво напомнила мать.
Я схватила мобильник и с радостью выскочила из-за стола. Набрав знакомый номер и дождавшись ответа, я сказала:
– Привет, пап.
– А, привет дочка, – сказал отец, – что-то давно не встречались.
Я ничего на это не ответила: мы никогда не встречались часто.
Помню, как в детстве, когда мне было три или четыре года, я все время была при папе. Мы вместе ходили в парикмахерскую, и меня стригли так же, как его – под «ноль». Обычно мама лишь вздыхала, в очередной раз увидев, что ее дочка превратилась в тифозного таракана. Отец брал меня тусоваться с его друзьями, с которыми пил пиво в летних кафе.
Я, практически, не помню маму в это время.
Все изменилось, когда родители решили расстаться. Я ходила как потерянная и повторяла одно и то же: «А у меня папа и мама разводятся». Я говорила это всем, кто был готов слушать: воспитательнице в детском саду, детям в песочнице, соседке-собачнице, которую мать изредка просила посидеть со мной…
Я осталась одна с матерью. А она была наедине со своей болью – раздавленная и уничтоженная, но все еще гордая.
Жизнь стала тяжелой для нас обеих. Мать погрузилась в свое горе, а я должна была научиться жить по-новому. Бесконечные секции, кружки, курсы… Все, что могло отвлечь. Я старательно избегала собственного дома, где вечерами сидела моя несчастная, потерянная мать. Не в силах ей помочь, я загрузила себя по полной – занималась хореографией, постоянно выступала на сцене, играла на гитаре, училась петь… Все преподаватели хвалили меня, но дело было не в каких-то особенных талантах. Просто я не хотела быть дома одна.
С отцом мы виделись не чаще раза в год. Обычно он звонил и назначал встречу рядом с какой-нибудь станцией метро. Я долго и тщательно подбирала одежду, которой было очень немного, старательно наводила марафет, безумно волнуясь – понравлюсь ли я папе. Зачем мне это было нужно, я не вполне понимаю и сейчас.
Я появлялась на месте встречи минут на пятнадцать раньше, чем надо; а папа опаздывал минут на двадцать – но я никогда на него не сердилась. Я волновалась и трепетала в предчувствии встречи.
Потом он появлялся. Все происходило очень быстро: отец пихал мне в руки пакет с какими-нибудь бестолковыми безделушками – жвачками, пластиковыми бусами, заколками для волос – и, чмокнув в щеку, уносился прочь. А я стояла ошарашенная, чувствуя только, что у меня украли сказку, лучший сон, и начинала потихоньку различать вокруг озабоченные, хмурые лица прохожих, обшарпанные стены подземного перехода, лежащих на кусках картона бомжей. Мне становилось горько и обидно, и я плелась домой, чтобы забраться под одеяло и реветь, насколько хватит сил. Я знала, что после меня он сделал еще детей разным женщинам, но ни с кем из них не остался. Теперь я понимала почему.
– Так когда можно к тебе подъехать? – нетерпеливо спросил отец, прервав мои воспоминания.
Он все еще ждал ответа. Я поняла, что ему давно хочется объясниться со мной.
Из всех детей я оказалась ближе к нему, к его досадному дару, от которого мне так хотелось избавиться, чтобы быть с Робертом. «Впрочем, это уже невозможно». Сердце екнуло. «Интересно, а мой отец когда-нибудь хотел стать человеком и жить нормальной жизнью? Вряд ли, ведь он никогда не влюблялся. Это только меня угораздило. И Роберта. Хотя… на картинках он любит Тину не меньше, чем меня когда-то».