Миссия в Париже
Шрифт:
Кириллов, на ходу по-хозяйски оглядывая подворье, отыскивал прилегающее к забору открытое пространство.
– Проследите, чтоб оружие складывали здесь, за ограду не перелезали, – указал он Матросову.
– Не сомневайтесь, – четко ответил «сухопутный морячок». – Порядок будет флотский.
Подошли к ограде. Возле нее их ждал молодой парламентер.
– Кто по званию? Как звать? – спросил у него Кириллов.
– Подпоручик Семенихин.
– Я спрашиваю, подпоручик, как тебя звать? Имя?
– Вася, – удивленно ответил
– Будешь нам помогать, Вася. Скажи, есть тут кто старше тебя по званию?
– Штабс-капитан Харченко.
– Ну и как он с солдатами? Что за человек?
– Так он же «химический» штабс-капитан, из сельских учителей. Книжки нам читал, письма за неграмотных писал. Душевный человек. Только командовать не умеет.
– Отыщите мне его.
– А чего его искать! Вон он руками размахивает.
Семенихин позвал его. Пожилой румяный штабс-капитан встал перед Кирилловым, нескладно щелкнул каблуками, доложил:
– Бывший штабс-капитан Харченко.
– Правильно сориентировались. Насчет «бывшего», – похвалил Кириллов пожилого офицера. – Назначаю вас старшим колонны. Поручик Семенихин – ваш заместитель. После того как сдадут оружие, по одному – через туннель. Там выстраиваете людей в колонну. По сто человек в колонне, по четыре в ряд. Походным маршем – на Мельниково, а дальше – до Буртов. Вопросы есть?
– Есть. Как быть с ранеными? – спросил Харченко, напомнив Кириллову, что утренняя побудка не обошлась без крови.
– Сколько их?
– Которые идти не могут – двадцать. Трое совсем тяжелых, этих мы, боюсь, и до Буртов не довезем.
– Что вы предлагаете?
– Лучше бы оставить их всех в монастыре. Люди все же, – сказал Харченко. – Митрий Митриевич, упокойный наш полковник, еще утром с игуменьей договорился, она не возражает.
– Что ж вы меня спрашиваете, если все уже улажено. Конечно, оставляйте.
– Спасибо вам. – И Харченко вновь повторил: – Люди все же.
Как ни старались, но тронулись только к вечеру. Пять охраняемых чоновцами колонн растянулись едва ли не на версту. За каждой колонной следовала телега с пулеметом.
Кириллов не столько боялся группового побега пленных, сколько налета какой-нибудь банды. Такую колонну не спрячешь. Едва они вышли из Мельниково, как впереди них уже понеслась весть и о бое в Матронинском монастыре, и о военнопленных. И Кириллов не исключал, что какому-нибудь бандитскому батьке захочется прославиться.
Но, к счастью, все обошлось без приключений. К утру, изнемогая от усталости и нервного напряжения, Кириллов привел военнопленных в Бурты. Но там их никто не ждал, и никаких вестей от Кольцова не поступало.
Военнопленных с трудом разместили в двух амбарах. С утра до полудня они терпеливо ждали своей участи. Потом начали тихо роптать.
Глава тринадцатая
Кольцов тем временем сидел на телефоне в Кременчуге.
Но даже мудрый бывший портной, а ныне начальник кременчугской железнодорожной станции Маргулис, на которого Кольцов так рассчитывал, ничем не смог ему помочь и даже ничего не посоветовал. Проходящие через Кременчуг составы были доверху заполнены военными грузами и даже в товарных вагонах подвозили к фронту мобилизованную по всей России молодежь. Фрунзе заканчивал подготовку к решительному наступлению на Врангеля, и все, что касалось фронта, имело неоспоримый приоритет. На узловых станциях поклажи, не имеющие военного назначения, сгружались, а вагоны передавались в распоряжение военных комендантов. О военнопленных никто с Кольцовым даже разговаривать не хотел. Не помогали ни просьбы, ни уговоры, ни даже угрозы и предъявление удостоверения полномочного представителя ВЧК.
Оставалась последняя надежда: на Особый отдел ВЧК при Южном фронте, а точнее, на Гольдмана, который занимался всеми чекистскими хозяйственными делами.
Но Гольдмана нигде не могли найти. Он отозвался лишь к обеду. Кольцов подробно поведал ему обо всех своих приключениях, изложил свою нынешнюю проблему: на станции Бурты под охраной находится больше пятисот плененных им белогвардейцев. Они уже около суток не кормлены, их надо доставить в Харьков для решения дальнейшей судьбы.
Гольдман думал недолго.
– Слушай меня внимательно, Паша. Нам сейчас здесь, в Харькове, не до твоих белогвардейцев. Надеюсь, сам понимаешь, почему. Ни теплушек, ни даже товарных вагонов ни я и никто другой достать тебе не смогут. Выкручивайся сам.
– Хороший совет, ничего себе! – иронично отозвался Кольцов.
Гольдман пропустил эту реплику Кольцова мимо ушей.
– Был бы ты где-то поближе, возможно, я тебе бы помог. Но до Кременчуга мой авторитет не дотягивается. Постараюсь договориться с военным комендантом Кременчуга, чтобы выслали в Бурты полевую кухню.
– Я с ним говорил.
– И что?
– Отказал. По той же причине: вагоны нужны исключительно для военных грузов.
– Он прав. Своих людей к фронту с трудом перебрасываем.
– Эти тоже уже не чужие. Они – военнопленные.
– Вот именно. Ты – не бонна. И они – не гимназисты, а плененные белогвардейцы, – жестко произнес Гольдман. – Ситуация сам знаешь какая… не до гуманизма.
– Не совсем вас понял.
– Подумай – поймешь.
Кольцов, конечно же, понимал, куда клонит Гольдман. Но не верил, не хотел верить, что это может предлагать добрейший, веселый, всегда готовый прийти на помощь Исаак Абрамович Гольдман. Или Кольцов что-то недослышал? Или не совсем его понял?