Миссия
Шрифт:
Но Ольга была хороша, это факт — смуглая бархатная кожа, черные глубокие глаза, иссиня-черные волосы, крепкая, стройная фигура, ничуть не расплывшаяся после родов (она даже бегала по утрам, держа себя в форме). Когда я смотрел на Ольгу, то вспоминал фотографии красивых евреек, служивших в армии Израиля в мое время, в 2018 году. Это были очень, очень красивые девушки. На удивление красивые — особенно в армейской форме.
Ольга довольно-таки решительная девушка (Или женщина? для меня, пятидесятилетнего, все женщины моложе пятидесяти — однозначно девушки. А уж такие как Ольга — так и вообще девчонки, в дочери ведь годится!). Она рассказывала, как однажды ее пытались ограбить двое худосочных чернокожих
Кстати сказать, я после того как узнал об этой истории пригласил Ольгу в спортзал, и показал ей несколько приемов ножевого боя — как правильно держать нож, куда бить, чтобы нанести как можно большие повреждения, но не убить сразу (зачем проблемы с законом?), как защищаться от удара ножом (Лучшая защита от ножа — быстрые ноги, если перед тобой профи, владеющий ножевым боем. Иначе просто не спастись). И тренировалась она вместе с Ниночкой и Лаурой, женой Пабло — моего можно сказать начальника службы безопасности. Когда эти трое отправились на съемки фильма, Ольга тренировалась уже со мной.
Я не бросал тренировки и занимался каждый день — по часу, по полтора физическими упражнениями, в основном рукопашным боем, хотя еще и подкачивался на тренажерах и с гантелями, и по часу стрелял по мишеням из всевозможного огнестрельного и не только — оружия. «Не только» — это были стальные арбалеты сделанные по моему заказу.
Интересная, и очень эффективная штука эти арбалеты! Убойная сила — не меньше, чем у обычного пистолета. И практически, абсолютно беззвучные — если не считать звука спущенной тетивы.
Ольга эмигрировала в США не потому, что ей так хотелось. Ее все устраивало — любимая работа (журналистика — это хорошо!), квартира (дали с работы — однокомнатная, но хорошая!), сын ходит в детский сад — что еще надо-то? Но тут уже папа подгадил. Как только он подал на эмиграцию — Ольгу попросили из газеты, заставив написать заявление по собственному желанию, и вся ее жизнь тихонько пошла под откос. Журналистику ей само собой перекрыли, и никого не интересовало, что живет она сама по себе, а папины планы — сами по себе. Дочь? Общаешься? Ну и пошла нахрен!
В общем — пришлось ей почти год (во время отпуска по уходу за ребенком) работать на дому, печатая на машинке дипломные работы студентов и диссертации научных сотрудников. Работа достаточно неплохо оплачиваемая, тем более что клиентов у Ольги было пруд пруди — с ее грамотностью и невероятной скоростью печатания Ольга была вне конкуренции, но… это ведь не журналистика. И будущего — никакого. Куда устраиваться на работу, когда кончится отпуск? В уборщицы? А без устройства на работу и в тунеядки могут записать, уголовное дело возбудить!
Чем нынешняя работа Ольги отличается от той домашней работы? Да всем! Там она печатала скучные сухие научные тексты, здесь — для писателя с мировым именем печатает его замечательную нетленку, которую с руками рвут и в Союзе, и во всех обозримых странах мира. И фактически она сейчас не машинистка, а секретарь, личная помощница знаменитого писателя, отвечающая за распорядок его деловых встреч и за общение с представителями прессы.
Конечно, главной ее функцией было печатание моих книг, но и это она воспринимала с огромным удовольствием — во-первых, ей очень нравились мои книги, и она была ярым моим фанатом (кстати — вела переписку с несколькими моими фан-клубами).
Во-вторых,
Мне стоило достаточно больших усилий, чтобы вытащить Ольгу из объятий ее доброго папочки. Роза Марковна была совсем даже не против, чтобы дочка работала где-то еще, а не сидела в мужнином магазинчике и прозябала в скуке и безнадеге, не имея возможности найти себе красивую партию (не считать же достойной партией мясника Соломона Каца, не снимающего свой испачканный кровью передник сутками напролет?), но вот Лев Моисеевич… тот во-первых после того, как его освободили от «незаконно нажитого» испытывал стойкую неприязнь к тем, кто хоть немного хорошо говорит о Советском Союзе — надо ведь как-то оправдать свою глупость, заставившую принять решение об эмиграции? Ведь в Союзе не давали развиваться предпринимательству, а тут ему все возможности, живи — не хочу! И неважно, что в Союзе он жил на порядок, а то и на два лучше.
Во-вторых, отправлять свою единственную дочь в подчинение к гою — это все равно как толкнуть ее в объятия дикого зверя. Ведь ясно же, что он тут же затащит несчастную дочку в постель, а потом Розе Марковне придется воспитывать еще одного наполовину гоя! Хватит уже плодить полукровок и вешать их на шею престарелым родителям!
Справедливости ради надо сказать, что Лев Моисеевич был по возрасту не старее меня, так что престарелым назвать его трудно — я тоже начал свой шестой десяток, хотя и выглядел на двадцать семь — тридцать лет. Что кстати тоже довольно-таки подозрительная штука — или этот гой подделал свои документы, или он вообще ненормальный — ну как это человек в пятьдесят может выглядеть как настоящий мальчишка! Пусть даже и очень большой и плечистый мальчишка! Нормальные люди в пятьдесят имеют солидный живот, одышку и объемистый тухес, не то что странные мутанты, которые умудряются в пятьдесят лет на ринге бить физиономию всяким там черномазым боксерам!
Да, он видел мой бой с Мохаммедом Али, и этот бой ничуть не сделал его расположенным к моей странной особе. Дословно он сказал своей любимой дочке: «-Когда этот гой разобьет тебе твое красивое личико и сломает твой красивый носик, не обращайся к папе и не плачь, рассказывая о том, как я был прав и какая ты случилась дура!»
Короче: когда Фишман услышал, что дочь приглашают работать у русского писателя, гражданина Союза — он тут же встал на дыбы: не бывать этому! Никогда советский, да еще и гой не будет эксплуатировать славную дочь еврейского народа! После слез Ольги, после увещеваний Розы Марковны, после заверений Стива что «иностранец совсем безопасный!» — Лев Моисеевич согласился со мной встретиться и обсудить работу его дочери. Как и все хитрые, мнящие себя великими умами люди он был о себе очень высокого мнения и считал, что стоит ему один раз поглядеть на человека — так сразу же определит, хороший это человек, или нет. Стоит с ним иметь дело, или не стоит.
Вообще-то Ольга могла бы просто заявить, что не нуждается в папенькиных советах — с кем ей иметь дело, а с кем не иметь, но очень хотелось с ним ссориться. Во-первых, она его любила. Какой бы не был Лев Моисеевич — за дочь он бы душу свою отдал. Родная кровь!
Во-вторых, сын Ольги Костенька жил с дедом и бабушкой (как и сама Ольга) ини к чему ему целыми днями слышать стенания о неблагодарной дочери, которая не слушается умных родителей и обязательно поимеет кучу неприятностей. «Лучше пусть все будет сделано по-уму!»