Мистер Фермер. Между Адом и Раем!
Шрифт:
Многое произошло за последнее время, много идей было разработано, решений принято, и только с этой повозкой, и той, кто находился внутри, я так и не придумал, как поступить. Астаопа, богиня-пленница, обещавшая уничтожить меня и разрушить мою жизнь. История наша с ней повторялась — уже второй раз я видел ее разбитой, сломленной и поверженной, хотел добить ее, при этом понимал, что смерть станет этой сучке лишь спасением, отсрочкой. Она заключила контракт вселенского масштаба, и пока он не завершится, смерть не грозит ей так же, как и мне… мне, ее личной ошибке и тому, кто уже обогнал эту идиотку по всем социальным отраслям.
— Может хотите пообщаться с пленницей, Творец? —
— Да-а-а-а… — пошевелив массивной челюстью, пытаясь обезображенную морду свою превратить в человеческую, с другой стороны кареты говорит Четырёхрукий. — Встретьтесь с ней, заставьте испытать отчаяние, оторвите руки, ноги, обглодайте косточки, а после поглотите. Но сначала представьтесь другом, пойдите на поводу, заставьте верить, что вы на её стороне… так ей будет больнее. Х-ха-ха-ха…
Мда, этот парень… хорошо, что он под моим полным контролем, псих ненормальный.
— Ладно, давайте немного поговорим. — Едва я согласился, карета шелохнулась. Легион и Четырёхрукий тотчас остановили её, взглядами своими едва не доведя извозчика до инфаркта. Громила с серыми крыльями отворил мне двери, после чего Четырёхрукий, видя ту грязь под ногами, пал на колени, став подобием трапа между мной и длинной повозкой, в которой находилась Астаопа. Выглядело это всё мерзковато, и мне не хотелось наступать на своих слуг.
— Не откажите в чести… — взмолившись, просит Четырёхрукий, и я ступаю на его спину. Он реально больной на всю голову, отсаженный изврат. Путь от моей кареты до повозки короток, но всего на шаг мне не достает его длинной спины, и тогда, вторя первому, на колени опускается Легион. Спрятав крылья, он так же припадает, позволяя сделать самый последний, постыдный шаг на пути к открытой двери. Солдаты проходившие мимо косятся. Сука… как же стыдно.
Дверь отворилась, внутри повозки, перед стальной решеткой, стоял маг и Создание, оба с каменными лицами, не сводили взгляда с Астаопы. Чувствуя мой визит затылками, они припали на колено.
— Оставьте нас. — Хлопнув мага по плечу, через стальные прутья, гляжу на эту мелкую, голую, грязную дурочку. Руки её раскинуты в стороны, скованы цепями и подняты над головой, ноги, так же в цепях, так же растянуты в разные стороны. Пленница в подвешенном состоянии, с поникшей головой, обвисшей, едва заметной женской грудью и поросшим между ног мхом. Её никто не насиловал, не издевался над ней, не бил. Никто, и никогда, кроме того раза, когда фляга свистанула именно у меня.
— Хо… — приподняв глаза, промычала в кляп Астаопа. Понимая, что пока рот её занят, беседы не будет, я, используя магические нити, превращаю кляп в платок, который, трансформируясь, вываливается из женского рта, превращается в накидку, прячущую грязную грудь и то, что у этой суки между ног. — Сам бог Матвей, херой из хероев, насильник хуев…
— Ты людей пачками велела резать, войну устроила, со света меня сжить хотела, и теперь ещё обвиняешь в насилии? — Спокойно говорю я, а после, из нитей маны и собственного плаща создаю стул, сажусь на него, всё так же гляжу и жду ответа от Астаопы. Я много чему научился за последнее время. Стал лучше понимать, куда во время крафта перенаправлять ману, и как при помощи её и моей силы, заменять недостающие для крафта ресурсы, делаая прочнее или более гибкими недостающие материалы. Я учился, развивался, надеялся, может, пребывание в плену и Астаопе пойдёт на пользу, может она…
— Я божество, а ты грязная свинья, возомнившая себя богом, не сравнивай нас! — Прохрипела Астаопа. Нет, ничему её не научило
Аромат от жаренной картошечки с кружечкой пенного, майонезным соусом, заполонили повозку в тот же момент, когда дверки открылись. Хрустящая, идеально золотая корочка, искусственно, магией газированный напиток, щекоча горло, провалился в желудок. Чёрт, личные повара и пивовары, а также возможность есть вкуснейшую, наижирнейшую еду и не толстеть, являлись главным, самым читерским и приятным бонусом от моего становления императором. Почти любую еду, которую я мог пожелать, с легкостью готовили. Теперь она не являлась роскошью, а, скорее рутиной, тем, что я мог потребовать, если повар не знает — описать и… получить в том виде, в котором желаю. Я ел, пил, иногда, поглядывая на Астаопу, говорил о том, что в поведении её считаю неправильным, излишне жестким и эксцентричным. Не учил её жизни, как могло показаться. Наверное, по большей части, я издевался над ней, дразнил, провоцировал на мат, оскорбления, после которых аппетит мой, как желание выпить больше и поставить кого-нибудь раком, только усиливались. Астаопа, её невозможность мне противостоять, беззащитность, и поза связанной пленницы хорошо так подразнивали мужское либидо, хотя сама богиня была полной противоположностью моих сексуальных предпочтений. Худая доска со скверным характером, стрёмным лицом, из всех её плюсов только невысокий рост. Коротышки мне очень нравились, ибо и сам я был таким же, коротышом. Кстати, именно был, уж не знаю как и почему, но за последнее время я подрос, может даже на сантиметр-два, либо же ощущал таковые в себе изменения.
— Какой же ты конченный хуесос. Сидишь, пируешь, меня взглядом оцениваешь, изврат несчастный… ты худший из людей, отброс, дегенерат конченный! — Желочью исходясь, косясь на меня и постоянно сглатывая, рычала богиня.
— Да, да, да… ругай меня почаще, это так… возбуждает. — Взглядом указав на приподнявшийся в штанах бугорок, говорю я, и Астаопа тут же затыкается. — Мне пленные много про тебя рассказывали, говорили, ты большая любительница членов. Если внезапно заскучала, только скажи. У меня в войске пятнадцать тысяч «штыков», и почти нет женщин. Могу заверить, всю дорогу до юга ты скучать не будешь, только попроси, и твою «Лариску» до блеска полировать будут.
Понимая, что Астаопа хочет начать игру в молчанку, подливаю в пламя бензинчика, и она вновь вспыхивает потоком бранной матерной речи. О да… то, что надо, хе-хе-хе, сука, и почему я вареник её Лариской назвал? Вновь маты, агония, проклятия, за которыми вновь следует бессилие. Эх, однообразие нашей беседы начинает утомлять.
— Тебя тут кормят? — Допивая очередную кружку холодного пива, решаю перейти на напиток покрепче. Повозка пошатнулась, стук, удар, кажется, мы наехали на яму. В очередной раз выругавшись, в этот раз из-за кочки, в один голос со мной Астаопа ругается, после отрицательно качает головой. Аналог салата Цезаря, на майонезной основе, со свежими листьями капусты, сыром, сухариками и поджаренной курочкой, приносится мне под стопочку кое-чего крепкого, перегонного, созданного на сахаре, дрожжах и картошке. Самогон, очищенный, с тройным перегоном, данный напиток сейчас, в этом мире, являлся одним из самых крепких, ядрёных и дорогих. Сахар в этом мире по-прежнему дефицит и роскошь, если конечно ты не император.