Мистер Фокс и четырехлапый купидон

Грей Р. С.

Я фыркаю.

— Почему, ты думаешь, я пинала твою ногу под столом во время завтрака?

— Я думала это Лукас!

— О, Господи, — закатываю глаза я.

Теперь, когда Дейзи на моей стороне, я предполагаю, что она пойдет к мужу и настоит на том, что им нужно уйти. Она действительно пытается, но Лукас качает головой.

— Мы поедем через некоторое время.

«Некоторое время» превращается в несколько часов. Пиццу заказывают также и на обед, а я сижу в гостиной, молча приговаривая свою третью чашку кофе и задаваясь вопросом, как убедить всех уйти. Адам сидит

напротив, разговаривает с Картером о машинах... или выращивании овощей, не знаю. Я потеряла нить разговора полчаса назад.

— Кто-то тормозит у подъездной дорожки? — спрашивает Дейзи.

— Ты, должно быть, шутишь.

Пять пар глаз резко поворачиваются ко мне, и я смеюсь.

— Я имею в виду, ты должно быть шутишь, как это круто, ха-ха, — повторяю я вынужденным веселым тоном. — Еще доброжелатели для одной маленькой меня?!

Адам смеется, и я думаю, он единственный, кто чувствует мою боль.

В другом конце комнаты Мышонок издает звук, который я никогда от него не слышала. Такой медленно зарождающийся вой, который наталкивает меня на мысли, что пес умирает.

— Мышонок? Дружок? — я бросаюсь к нему, но его внимание сосредоточено на окне. Следую за его взглядом и обнаруживаю, что мама Адама идет по дорожке с Молли рядом.

Мышонок издает еще один гортанный стон, а затем спрыгивает с дивана. Он бросается к двери и подпрыгивает, царапая ее, чтобы добраться до золотого ретривера, который, по-видимому, является его единственной настоящей любовью.

— Мышонок! Нет! Плохая собака, — я пытаюсь вернуть его, но он слишком сильный. Адам подходит сзади и хватает его за ошейник, оттягивая обеими руками.

— Что с ним не так? — спрашивает Дейзи.

— Он Капулетти, а его Монтекки прямо за дверью, — шепчу я.

— Что?

— Это Молли? — спрашивает Адам. Его улыбка исчезает. — С Оливией?

Мое сердце разбивается.

— Нет, с твоей мамой.

Вероятно, Оливия вскоре появится, как только закончит наносить идеальную подводку для глаз и укладывать свои волосы.

Передняя дверь открывается, и в порыве под названием «воссоединение влюбленных», Мышонок вырывается от Адама и срывается в сторону Молли на полной скорости. Я закрываю глаза руками, готовясь к худшему, но, когда снова открываю их, Мышонок лежит на спине, вскинув лапы в воздух — универсальный признак подчинения. Я видела, как он делал это сто раз с другими собаками, но с Молли, похоже, он упал на пол, и умоляет ее взять его.

«Я люблю тебя», — умоляют его глаза. Молли стоит рядом с ним, окидывая его взглядом секунду, прежде чем начинает лаять и облизывать его морду. Затем они срываюсь на бег, мчась через дом с головокружительной скоростью.

— Открой заднюю дверь! — кричит Адам Лукасу.

Именно это он и делает, пока они мчатся мимо и вырываются прямо на газон.

— Они влюблены, — объясняю я полной любопытных зрителей комнате. — Кажется, именно поэтому он сбежал прошлой ночью. Пошел искать ее.

— Оу! — восклицает Дейзи. — Как мило.

Мы все выглядываем в заднее окно. Конечно, они резвятся на траве,

поочередно преследуя друг друга. Это похоже на коммерческую рекламу-клише для собак.

— Диана, вам налить кофе? — спрашиваю я, поворачиваясь к группе.

Пожалуйста, скажи «нет», пожалуйста, скажи «нет».

Ее глаза загораются.

— На самом деле, я с удовольствием. Встала очень рано и забыла взять его с собой в дорогу.

Конечно. Почему я вообще осмелилась надеяться на что-то иное? Мы с Адамом никогда не останемся одни. Этот парад людей будет продолжаться до тех пор, пока, в конце концов, я не потеряю оставшееся чувство здравомыслия, не прижму его к стене за лацканы и не прокричу:

— ТЫ ВСЕ ЕЩЕ С НЕЙ!? ПРОСТО СКАЖИ МНЕ!

А пока топаю на кухню, как робот, наливаю кофе Диане и считаю от десяти до одного, чтобы не растерять собранность перед всеми. Слышу шаги позади и ожидаю, что это будет Диана, но потом улавливаю запах геля для душа Адама. Горная свежесть заставляет меня напрячься и остановиться.

— Я могу ее забрать, — говорит он, протягивая руку за кружкой. — Ты не обязана всех обслуживать. Ты делала это все утро, и, должно быть, устала.

Он не преувеличивает. Мне так плохо от того, что все провели ночь в моих поисках, что я удостоверяюсь, что у каждого хватит кофе, пончиков и салфеток на всю жизнь.

Пожимаю плечами.

— Я не против.

— Но ты хочешь, чтобы все ушли.

Мой взгляд мечется к нему.

— Это так очевидно?

Он ставит мамину кружку на столешницу позади меня и приближается. Наши бедра соприкасаются.

— Я тоже хочу, чтобы они ушли.

— Адам.

Его рука оказывается на моем затылке, и он мягко наклоняет мою голову назад, поэтому перед ним открывается прекрасный путь к моим губам. Он пользуется преимуществом, оставляя на них мягкий поцелуй, прежде чем смех из другой комнаты заставляет меня отпрыгнуть.

Он смеется.

— Нам можно целоваться.

— Можно?

Адам хмурится.

— Оливия уехала сегодня утром.

Неправильно так говорить, но он произносит это так, словно это все объясняет. Что ж, не объясняет.

— И что? Она вернется? Уехала в Чикаго, чтобы собрать ее вещи и переехать сюда на постоянное место жительства?

— Нет, конечно, нет. Между мной и ей все кончено.

— Она объявила всему классу, что она твоя невеста — В НАСТОЯЩЕМ времени, а НЕ В ПРОШЕДШЕМ!

Его глаза вспыхивают от гнева.

— Да, потому что она сумасшедшая, Мэделин. Я мог бы все тебе объяснить, если бы ты не убежала.

Он серьезно ожидал, что я останусь после такого?

— Извини за то, что ушла, а не осталась выглядеть дурой перед комнатой, полной незнакомцев!

— Я бы не позволил этому случиться.

— Было слишком поздно! Я не услышала, чтобы ты оспорил ее слова о твоей невесте.

— Что я должен был делать? Сказать всем в комнате, что у нее галлюцинации? Мне казалось, что с личной жизнью лучше разбираться наедине.