Мистер Икс
Шрифт:
– Это единственное место на сотни миль вокруг, где вы найдете приличные кисти и краски, и тем не менее мне не по карману то, что требуется для работы, – посетовала Сьюки. – Все так дорого! Пора чинить крышу. Пора ремонтировать отопительный котел. Двадцать тысяч долларов решили бы проблему, но мне едва хватает денег, чтобы заплатить двум своим помощникам, работающим на полставки. Они не уходят, потому что я готовлю им ужин и нянчусь с ними, как мамаша.
В гостиной Сьюки абстрактные и сюжетные картины перемежались с глиняными горшками и выдувными стекляшками на полках.
– Все это работы художников, которые выставляются у меня в галерее, за исключением полотна слева от вас.
Нечто мрачное, какая-то сложносочиненная
– Ну, как вам?
– Так сразу и не скажешь, погодите минутку, – пробормотал я.
– Полная безнадежность, и вы прекрасно это понимаете. Рэчел Милтон отдала мне эту картину много лет назад, но мне все не хватает духу избавиться от нее. Не хотите ли чаю?
Сьюки вернулась с двумя чашками травяного чая и села рядом со мной на упругие подушки дивана.
– Мне, наверное, не стоит злиться на Рэчел. По крайней мере, она поддерживала связь со Стар. Может, она даже придет на похороны.
Лицо Сьюки вдруг приблизилось, и она обняла меня за плечи. Я окунулся в облако ароматов мяты и сандалового дерева. Она поцеловала меня в щеку. Ее лицо плавно скользило в золотистой дымке в двух-трех дюймах от моего. Глаза ее мерцали: один – нефритовой зеленью, другой – сияющей бирюзой.
– Скажи. Ты знаешь, о чем я, просто скажимне.
Я залпом выпил приправленный женьшенем чай и рассказал о последнем дне и последней ночи мамы. Как только я упомянул имя «Райнхарт», по взгляду Сьюки я понял, что имя это ей известно. Не вдаваясь в подробности, я рассказал ей о появлении Дональда Мессмера в свидетельстве о браке и моем свидетельстве о рождении.
– Я словно блуждаю в тумане. А тетушки и дядюшки ведут себя так, будто им доверили хранить секреты государственной важности. – Меня вдруг накрыла волна горя, и все остальное стало таким ничтожным перед его неотвратимостью.
– Мне надо выбраться из тумана.Я хочу знать, кем был Райнхарт и каким образом в эту историю попал Мессмер.
Сьюки сжала мою ладонь.
– Он был моим отцом, так?
– И ты так на него похож, что мне даже жутко.
Я вспомнил, как едва заметно расслабился Макс Эдисон, когда я сказал, что пришел по своим семейным делам. Он точно знал, чей я сын.
– Скажите, – попросил я, повторяя ее слова, – прошу вас, скажите мне.
Сьюки Титер откинулась на спинку дивана.
51
Осенью тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года самые рисковые студенты факультета искусства и литературы Альберта поздними вечерами стали частенько замечать за дальним столиком кафе «Голубая луковица» необычного человека. Его поразительно красивое лицо – красивое, в то же время мертвенно-бледное и хмурое – обрамляли темные волосы, когда он сосредоточенно склонялся над столом, в одной руке держа сигарету «Житан» без фильтра. Другая его рука, пальцы которой сжимали карандаш, зависала в воздухе над документом, напоминавшим отпечатанную на машинке рукопись. Это был Эдвард Райнхарт. Благоговейный страх и притягательность, казалось, окружали его, и страх поначалу был сильнее. Однако со временем ограждавшие его таинственные барьеры пали. Да, он писатель, ему пришлось приехать в Колледж-парк, чтобы убедиться, какие здесь отличные книжные лавки и близкое ему по духу общество; если он мог бы желать еще чего-то, так только получения доступа в библиотеку колледжа, славящуюся своим собранием дубликатов. Эрвин Лик, молодой преподаватель английского, одним из первых отвоевал плацдарм для знакомства, когда вскоре отыскал механизм (правда, сомнительного характера), обеспечивший Райнхарту доступ в библиотеку колледжа. Впоследствии Райнхарта частенько можно было встретить в читальном зале – за одним из столов он трудился над своим творением Ему было лет тридцать пять, может, чуть больше. Его притягательность стала еще сильней –
Для части избранных студентов он сделался интеллектуальным и светским лидером, доступным для разговора в любое время дня и ночи. В глухом конце Бакстон-плейс, в Уединенном тупичке, Райнхарт приобрел два стоявших рядом коттеджа, устроил в одном из них студию, а во втором поселился. Самые яркие, избранные, самые пылкие и перспективные из студентов Альберта собирались в его резиденции; в студию же, считавшуюся местом священным, вход был воспрещен. В доме Райнхарта всегда кто-то говорил, преимущественно сам хозяин. Музыка, в основном джаз, не умолкала, струилась из динамиков. Вино, пиво и напитки покрепче лились рекой, и запасы их, казалось, были неисчерпаемы. Райнхарт угощал марихуаной, амфетаминами и депрессантами – наркотиками того времени. Его вечеринки длились и два, и три дня, в течение которых фавориты приходили и уходили, вели разговоры и пили до тех пор, пока хватало сил говорить, пить и слушать (преимущественно хозяина), и частенько занимались сексом (преимущественно с хозяином).
Сьюки, Стар, Рэчел Ньюборн и другие девушки не устояли перед чарами Райнхарта Он был харизматическим, непредсказуемым человеком, который потакал желаниям и стремлениям ребят и в то же время казался олицетворением их желаний: в отличие от юношей, объявлявших себя писателями, Райнхарт в действительности опубликовал книгу – ту самую, которую они единодушно признали слишком тонкой и дерзкой для заправлявших издательским бизнесом болванов. Вне сомнения,книга была опасна – ведь Райнхарт сам излучал опасность. У него были секреты в прошлом и настоящем. У него бывали дни, когда без всяких объяснений дом на Бакстон-плейс оказывался закрытым и пустым. Временами то одна, то другая девушка из его гарема подмечала, как Райнхарт выходит и садится в «кадиллак», припаркованный где-либо у тротуара Хэтчтауна. Легковозбудимая студентка факультета изящных искусств и философии Полли Геффер обнаружила в выдвижном ящике комода спальни заряженный револьвер и завизжала так громко, что Сьюки услышала в гостиной и прибежала в тот момент, когда голый Райнхарт вышел в раздражении из ванной. Он рыкнул и заставил Полли умолкнуть, сказал, что держит револьвер для самообороны, а затем предложил Сьюки заняться с ним и Полли любовью втроем.
– Вы согласились?
– Неужели ты думаешь, что я могла ему отказать?
Время от времени поклонники Райнхарта неожиданно встречали его с людьми, явно не имевшими никакого отношения к Альберту. Эти люди отзывали его в угол, Райнхарт иногда похлопывал рукой по крепкому плечу гостя. Более молодые и презентабельные из этих чужаков вдруг появлялись в его доме в самый разгар затяжных вечеринок, и студенты принимали их в свой круг. Одним из таких и был Дональд Мессмер. Жил он в отеле «Париж» на Евангельской и занимался чем придется.
– Дон Мессмер не был преступником, – рассказывала Сьюки. – Сам по себе Дон был общительным и беззаботным парнем, который просто болтался без дела – как говорят, неприкаянный. Нам он казался кем-то вроде Дина Мариарти из книги Керуака «В дороге», только более непробиваемым. И он был без ума от твоей матушки. Парень, наверное, в своей жизни не прочел ни одной книги, а тут вдруг начал ходить с торчащими из кармана романами – скорее всего, хотел произвести впечатление на Стар Данстэн. Я частенько слышала, как она беседовала с ним, к примеру, о Сезанне, Джексоне Поллоке и Чарли Паркере – это с Лоном Мессмером-то!Однако шанса у него не было ни малейшего: Стар по уши была влюблена в Эдварда Райнхарта, впрочем, как и все мы.