"Мистер Рипли" + Отдельные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Не понимаю чего? Я, например, очень хорошо понимаю, что моя дочь сделала неправильный выбор. Ей нужен был не такой человек.
У Рэя загорелись щеки.
— Возможно. И очень может быть, что такой человек где-нибудь существует.
— Да брось ты эти пустые цветистые фразы, Рэй! Я говорю с тобой чисто по-американски.
— Я полагаю, я тоже.
— Все эти «возможно», «я полагаю»… Ты не знал, как с ней обращаться. Не знал, а потом было уже поздно. Потом она уже была близка к концу. — Наклонив свою круглую лысую голову вперед, Коулмэн смотрел Рэю прямо в глаза.
— Я знал, что она
— Интересно, что за люди? — риторически спросил Коулмэн.
— Кое с кем из них вы знакомы. Вполне достойные люди. Но главное, что она не была подавлена, угнетена. Да, она все время мечтала, все время говорила о каких-то сказочных садах и райских птицах с оперением невиданной красоты.
Рэй облизнул пересохшие губы. Разговор не клеился. Все выглядело так, будто Рэй взялся пересказывать содержание фильма, начав с середины.
— И главное, не было никаких намеков на помышление о самоубийстве, она не проявляла никаких признаков депрессии. Кто бы мог догадаться? Ведь она всегда выглядела счастливой! Помните, я говорил вам, что ходил в Пальме к психиатру? И она могла бы у него проконсультироваться, если бы захотела. Но она не сочла нужным это сделать.
— Значит, все-таки было что-то, раз ты обратился к психиатру?
— Ничего особенного. Если бы я действительно заметил что-то неладное, я бы пригласил психиатра к нам домой. Аппетит у нее был нормальный…
— Это я уже слышал.
— Просто я подумал, что Пэгги нужно поговорить с кем-то еще, кто попытался бы ей объяснить, что такое реальность.
— Реальность? — В голосе Коулмэна звучали гнев и подозрение. — А ты не считаешь, что она получила изрядную дозу этой реальности, выйдя замуж?
Для Рэя это был сложный вопрос.
— Если вы имеете в виду физические аспекты…
— Именно их.
— Это была и реальность и нереальность. Но не надо думать, что Пэгги боялась, она… — Рэй осекся на полуслове — ему было трудно говорить о таких вещах с Коулмэном.
— Она была удивлена и потрясена.
— Вовсе пет. Проблема заключалась не в этом. Просто центром ее жизни стал я, и это после того, как все эти годы у нее были только вы. — Коулмэн хотел перебить его, но Рэй поспешил продолжить: — Все дело в том, что Пэгги всегда опекали, она выросла в изолированном мире, и вам это прекрасно известно. Что она видела? Частные школы и ваше общество на каникулах. Вы же сами понимаете, что лишали ее той свободы, какую обычно получают девочки в этом возрасте.
— А по-твоему, я должен был сознательно предоставить ей возможность собственными глазами увидеть все грязные стороны жизни и постичь их, как это делает большинство девиц-подростков?
— Разумеется, нет. Я рад, что Пэгги не познала этой стороны жизни. Но быть может, она хотела чего-то более сказочного и волшебного, чем я мог дать ей… или чем вообще может дать брак.
— Волшебного?
Рэй был сбит с толку, затруднялся в выборе слов и не мог выразить свои мысли.
— Видите ли, Пэгги была очень романтична… Романтична в опасном смысле. Она полагала,
— Ну, знаешь ли, деньги не могли сделать Пэгги счастливой. Они были у нее всегда, — коротко возразил Коулмэн.
Рэй понял, что сказал не то, использовал неверное сравнение, так как знал, что Коулмэна возмущал тот факт, что у него есть деньги, хотя он никогда бы не отдал дочь за того, у кого их нет.
— Разумеется, дело было не только в деньгах. Я просто хочу описать вам атмосферу. Я много раз пытался поговорить с Пэгги, я хотел, чтобы мы поселились на некоторое время в Париже, сняли там квартиру. Это было бы шагом к реальности. Да, там хуже климат, там шум и суета, но там жизнь… Там существуют такие понятия, как часы и календарь.
— Зачем городить всю эту чепуху насчет реальности? — спросил Коулмэн, попыхивая сигарой. Глаза его слегка налились кровью.
Рэй понял, что Инес была права, все без толку. Они некоторое время молчали, и Рэй, как это уже было на Мальорке, почувствовал, что злость Коулмэна растет. Коулмэн откинулся на спинку стула, давая понять, что ему все ясно и что он хранит достоинство даже в состоянии тяжкой утраты. Пэгги была для него жизненным стимулом, единственным источником его гордости, Пэгги, которую он взрастил и поднял самостоятельно, если не с пеленок, то лет с четырех-пяти. Она была для него образцом красоты, изящества и хороших манер. Рэй буквально видел, как мысли эти проносятся в голове Коулмэна, и понимал теперь, что никакие объяснения и уверения с его стороны не смогут ничего изменить. Он также понимал, что не сможет изложить это на бумаге, — глаза Коулмэна, как и его уши, были наглухо закрыты.
— Честно говоря, мне противно обсуждать все это, — сказал Коулмэн, — так что давай-ка закончим. — Он обвел скользящим взором зал, словно ища официанта, и пробормотал: — И пусть все обиды останутся в прошлом.
Но слова эти прозвучали отнюдь не как призыв к примирению. Рэй так их и воспринял. Он надел пальто и вышел вслед за Коулмэном. Никто из них даже не попытался заплатить за последний бренди. Рэй сунул руку в левый карман пальто в поисках зажигалки и случайно вытащил ключ от номера, который, как ему казалось, он оставил у дежурной внизу, а вместе с ним и сложенный шарф. Он сразу же убрал ключи обратно, но Коулмэн успел заметить шарф.
— Что это? — спросил он.
Они проходили по холлу.
— Ключ от номера.
— Нет. Шарф или платок?
Рэй снова вытащил шарф из кармана:
— Шарф.
— Он принадлежал Пэгги. Я заберу его, если не возражаешь.
Слова Коулмэна слышали дежурный у стойки и мальчишка-посыльный у дверей. Коулмэн протянул руку, чтобы забрать шарф. Рэй мгновение колебался — ведь он имел право не отдавать шарф, — потом все же решил не препираться и отдал:
— Возьмите.
У самых дверей Коулмэн развернул его и, разглядывая, сказал: