Мистер убийца
Шрифт:
Он расплачивается наличными из бумажника убитого им незнакомца.
– Вы, наверное, очень любите сладости, – замечает диспетчер.
Выехав с заправочной станции "бьюик" вливается в общий поток машин. Он беспокоится о своей семье, которая продолжает оставаться в руках самозванца. Их нужно увезти куда-нибудь подальше отсюда, туда, где он сможет их найти. Им могут причинить вред. Или даже убить. Все может случиться. Он только увидел их фотографию и только начал припоминать их, а уже рискует вновь потерять их еще до того, как ему представится возможность поцеловать их или сказать, как сильно он их любит.
О, Господи, ему нужна семья. Ему необходимо обнять их и быть обласканным ими. Он хочет успокаивать их и быть успокоенным ими. Он хочет услышать, как они произносят его имя. Тогда он раз и навсегда станет кем-то.
Набирая скорость после светофора, он громко произносит дрожащим от избытка чувств голосом:
– Шарлотта, Эмили, я еду. Мужайтесь. Папа едет. Папа едет. Папа. Едет.
Лейтенант Лоубок ушел последним. Уже в машине он повернулся в сторону Пейдж и Марти и одарил их еще одной своей молниеносной и с трудом уловимой улыбкой.
Он, видимо, ненавидел их за то, что они заставили прорваться наружу его тщательно скрываемую злость.
– Я навещу вас, как только будут готовы результаты лабораторных анализов.
– Приезжайте скорее, мы будем скучать, – сказала Пейдж. – Мы так мило поболтали, будем с нетерпением ждать следующей встречи.
Лоубок произнес:
– Доброй ночи, миссис Стиллуотер. Повернувшись к Марти: – Доброй ночи, "мистер убийца".
Марти знал, что закрывать дверь перед носом детектива было ребячеством, но зато это принесло ему удовлетворение.
Набросив на дверь предохранительную цепочку Пейдж спросила:
– Мистер убийца?
– Так меня прозвали в журнале "Пипл".
– Я еще не читала статью.
– Вынесли это название прямо в заголовок. Подожди, сама увидишь. Они выставили на посмешище старого страшного Марти Стиллуотера. Господи, если ему случилось прочитать сегодня эту статью, я абсолютно не виню его за его убеждение, что все это своего рода рекламный трюк.
– Он просто идиот.
– Но история действительно из ряда вон выходящая.
– Но я поверила в нее.
– Знаю. И я люблю тебя за это.
Он поцеловал ее. Пейдж ненадолго прижалась к нему.
– Как твое горло?
– Я буду жить.
– Этот идиот считает, что ты пытался заняться самоудушением.
– Я этого не делал. Но, в принципе, это возможно.
– Прекрати говорить его словами. Я схожу с ума от этого. Что будем делать? Выбираться отсюда?
– Как можно скорее. И не вернемся до тех пор, пока мы не разберемся, что здесь произошло. Можешь быстренько собрать пару чемоданов с самыми необходимыми вещами на несколько дней?
– Конечно, – сказала она и направилась к лестнице.
– Я зайду к Вику и Кети, проверю, все ли там в порядке, а потом вернусь и помогу тебе. Да, Пейдж, "госсберг" лежит под кроватью в спальне. Поднимаясь по лестнице, она сказала:
– Хорошо.
– Вытащи его оттуда и положи на кровать, пока собираешь вещи.
– Хорошо, так и сделаю.
Он посчитал, что его предупреждений о соблюдении мер безопасности явно недостаточно и добавил:
– И
– Пейдж, черт возьми, я не шучу.
Она посмотрела вниз, удивленная: он никогда еще не говорил таким тоном:
– Хорошо, я буду держать его при себе.
Он направился к телефону на кухне, но не дошел до него, когда услышал голос Пейдж. Сердце заколотилось так бешено, что он с трудом мог дышать. Марти помчался в фойе, ожидая увидеть ее плененной Другим.
Она стояла в начале лестницы, охваченная ужасом от впервые увиденной крови на ковре.
– Я только слышала об этом, но не видела, я не думала… – Она посмотрела вниз, на Марти. – Столько крови. Как он мог… как он мог уйти?
– Он не смог бы, если бы был… просто человеком. Вот почему я уверен, что он вернется. Может быть, не сегодня и не завтра, даже не через месяц, но он обязательно вернется.
– Марти, это сумасшествие.
– Я знаю.
– Господи Боже мой, – произнесла она скорее по инерции, чем как молитву, и поспешила в спальню.
Марти вернулся на кухню, взял "беретту", вытащил магазин, проверил его и вставил на место.
На плиточном полу в фойе он заметил множество неровных грязных следов. Некоторые еще были влажными. Очевидно, эта была работа полицейских, которые, войдя с улицы, не удосужились вытереть у входа ноги.
Он знал, что полицейские занимались делом и не обращали внимания на такие мелочи. Однако Марти почему-то приравнял их небрежность к насилию, примененному Другим. Он был оскорблен, и в нем зрело возмущение.
В то время как социопаты, находящиеся в разладе с обществом, продолжают гордо шествовать по планете, юридическая система исходит из предпосылок что причиной умножения зла является социальная несправедливость. Преступники рассматриваются как жертвы общества с такой же готовностью, с какой ограбленных либо убитых ими людей считают их жертвами. Недавно из калифорнийской тюрьмы после шести лет заключения был освобожден преступник, изнасиловавший, а затем убивший одиннадцатилетнюю девочку. Шесть лет тюрьмы. А девочка умерла и уже никогда не воскреснет. Подобные преступления стали таким обычным событием, что этот случай почти не освещался прессой. Если суды не смогут защитить одиннадцатилетних невинных детей, если палата представителей и сенат не издадут законы, вменяющие судам делать это, то нельзя рассчитывать на защиту ни со стороны судей, ни со стороны политиков.
Но, черт возьми, от полицейских всегда ждешь защиты, ведь они целый день в толпе, в гуще событий, они знают, какой он, этот мир. Влиятельные чины в Вашингтоне и самодовольные судебные власти отгородились от действительности высокими зарплатами, бесконечными взятками и подачками, огромными пенсиями; они живут в домах с охраной, посылают своих детей в частные школы, теряя представление о реальной жизни общества. Но не полицейские. Полицейские относятся к голубым воротничкам. Мужчины и женщины. В своей работе они каждый день встречаются со злом и пороком; они знают, что они так же распространены среди высшего общества, как и среди средних слоев населения и бедняков и что виновата в этом скорее порочная человеческая натура, чем общество.